Бернар Миньер - Гребаная история

Ноа поднял руки в знак капитуляции:

— Хороший вопрос, Бернд. Хороший вопрос…

Крюгер закончил со своим пивом и сделал знак бармену.

— Чего ты ждешь от меня?

— Чтобы ты рассказал о той девушке, которую убили.

— Ты упомянул сына, а не девушку.

— Меня интересует ее дружок…

— Генри?

Ноа будто снова увидел мрачного парнишку с приятелями на парковке у паромного терминала. Однажды тот едва не сбил его с ног в туалете на пароме — и Ноа знал, что парень его заметил. Почему шестнадцатилетний подросток до такой степени держится настороже? Затем он прочел статью в газете…

— У этого парнишки нет профиля на «Фейсбуке» под своим именем, ни одного фото в Интернете — ничего.

— Ты хорошо информирован, ничего не скажешь. Ну и что?

— Тебе это не кажется странным?

Бернд пожал плечами:

— Думаю, у его двух мам очень консервативные взгляды на то, что хорошо, а что плохо для их мальчугана. А у тебя, Ноа, все еще нет детишек? Как там Элизабет?

Рейнольдс промолчал.

— Он воспитан двумя лесбиянками? — спросил он.

Крюгер кивнул.

— Приемный?

Шериф снова сделал утвердительный жест.

— Как они выглядят?

Бернд опять пожал плечами:

— Одна — миниатюрная брюнетка, другая — крупная блондинка. Они держат за городом мини-гостиницу. Блондинка работает в Редмонде, чтобы прокормить семейство… Брюнетка еще играет на виолончели, если это может тебе как-то помочь, — добавил Крюгер, изобразив пантомимой игру на музыкальном инструменте.

— Какой возраст?

— Около сорока…

Ноа почувствовал, что его волнение нарастает. Неужели возможно, чтобы он так легко попал в яблочко?

— Этот мальчишка из числа ваших подозреваемых?

Крюгер поколебался. Он не особенно любил Ноа, но в то же время ничего не имел против него. Рейнольдс в свое время был хорошим полицейским.

— Более того, он у меня подозреваемый номер один, — сказал он.

— Поясни…

— Девчушка была беременна.

Труднее всего Ноа оказалось скрыть, что кровь бросилась ему в лицо. Внезапно он почувствовал покалывание в ногах. Боже мой, кто говорит «эмбрион», говорит… ДНК!

— А вскрытие? Кто им занимался?

— Шац.

Сегодня точно его день! Доктор Фрейзер Шац, главный судебно-медицинский эксперт службы судебной медицины округа Снохомиш. Несколько раз Рейнольдс работал с ним, когда был полицейским убойного отдела. Они всегда хорошо ладили. В нем легко угадывался компетентный специалист. Вопрос буквально жег Ноа губы. Но его следовало задать как можно небрежнее, как если б речь шла о малосущественной детали.

— Если она беременна, полагаю, вы пытаетесь узнать, кто отец…

Бернд в упор посмотрел на него.

— Я не вчера на свет родился, Рейнольдс. Я прекрасно знаю, о чем ты думаешь. Да, мы храним ДНК эмбриона, и да — мы собираемся осуществить отбор проб, чтобы сравнить ее с ДНК всех жителей острова мужского пола. Как только сверху дадут разрешение. В этом смысле у них немного заедает. Что касается остального, я не хочу ничего знать о том, чем ты занимаешься, понятно? Обсуждай это с Шацем, хорошо? Если немного повезет, он будет в хорошем настроении. Я абсолютно не в курсе, и этого разговора не было.

Сказав это, Бернд Крюгер положил купюру на стол, встал и покинул бар.

В эту ночь я вышел в море. Мне было необходимо размяться. Гроза резко успокоилась, оставив после себя спокойную водную гладь, как это часто бывает на островах. Я слышал, что мамы спят, и прокрался наружу. Каяк я дотащил до самого берега.

Косатку я не увидел. Я спокойно греб, не напрягая силы из-за боли, которая просыпалась при малейшем движении; мой каяк скользил по черным водам с почти неразличимым шипением. Не было никакого другого шума, кроме легкого плеска воды о скалы; я был тенью среди теней. Я обогнул мыс Лаймстоун-пойнт, поднял глаза к самой верхушке маяка над металлическим основанием и заметил расколотое стекло. Птица… Не первая, не последняя. Каждый год, привлеченные мощным фонарем, буревестники гибнут, становясь жертвами своей любви к свету.

Ночной холод был резким; луч маяка разрезал темноту, будто большой разделочный нож. Я оставил его позади.

Теперь ночь разворачивалась передо мной всеми оттенками черного цвета, серого и голубого — холодного и гнетущего. Маяк на оконечности острова; вокруг расстилается пролив и с другой стороны — черные силуэты Оркас-Айленд, Крейн-Айленд и Шоу-Айленд. Здесь я знал каждый ручей, каждую скалу. Хорошо знакомый пейзаж успокаивал меня — вдалеке от видеокамер, обвинительных страничек на «Фейсбуке» и подозрений полиции. Почти такие же неощутимые, как армия привидений, деревья леса проскальзывали на берегу в темноте.

Одновременно с этим, двигаясь под небом, усеянным звездами, я пытался понять, почему Наоми начала расследование касательно меня без моего ведома и какое отношение имели результаты расследования к ее смерти. Я снова подумал о шантажисте… Может быть, убийца именно он? Наоми разоблачила его? «Это кто-то такой, кого не заподозришь», — как сказал Хардинг. Мне казалось, что тот, которого мы ищем, похож на кота: молчаливый, незаметный, он проходит близко и неслышно. Этот субъект все время, постоянно здесь, каждую минуту, но на него не обращают внимания. И он был на пароме…

В этот самый момент что-то большое, молчаливое и быстрое задело мою лодку почти у самой поверхности, чтобы затем снова погрузиться в темные глубины вод. Его появление вызвало звук — короткий и будто шелковистый, а затем снова наступила тишина. Вот такой и человек, которого мы ищем: тень, она всегда рядом, никогда не удаляется, непредсказуемая. Пришедшая из глубин наших страхов и наших секретов. Я вздрогнул и описал круг, чтобы вернуться.

Уже оказавшись у себя в комнате, сел в изголовье кровати, собрал вокруг себя подушки и покрывала, словно для защиты от внешнего мира, спрятав подбородок под лоскутное одеяло, будто мне десять лет. Мне казалось, что на стенах снова оживали черные, сверкающие глаза ребенка из «Проклятия», высокий силуэт Макса фон Сюдова из «Изгоняющего дьявола», очень напомнивший мне того типа на пароме, а еще беспокойная парочка Грегори Пек и Ли Ремик из «Омена».

Ранним утром, когда на сереющем небе появились первые проблески зари, я не пошевелился и встретил новый день с тем же облегчением, что путешественник, поспешно пересекающий дикую местность, кишащую вампирами, как пациент в больнице, который пережил еще одну ночь, полную боли и одиночества.

Я позвонил Ловизеку в школу, чтобы сказать ему, что не чувствую в себе сил приехать в этот понедельник. Он проявил понимание. Я поблагодарил его за выступление в церкви.

— Это была не просто речь по случаю, — сказал он. — Знаешь, мы с отцом никогда не ладили между собой. А затем, когда он умер, я осознал, что любил его, несмотря на все различия между нами… По зрелом размышлении я думаю — это потому, что, видишь ли, легче любить того, кто уже умер… Ужасно это говорить, но есть такие люди, которых легче любить мертвыми, чем живыми. А есть и другие: те, чья смерть оставляет огромную пустоту. Нам будет ее очень не хватать…