Дельфин де Виган - Основано на реальных событиях

По вечерам я иногда слышала, что Л. говорит по телефону. В этих довольно долгих разговорах я различала интонацию, но не смысл. Мне случалось также слышать, как она громко смеется. Поскольку я никогда не слышала, чтобы звонил ее мобильник, я задумалась, уж не разговаривает ли она сама с собой.

Поселившись у меня, Л. все взяла на себя – почту, декларации, взносы за страховку, одним словом все, для чего требовалось включить компьютер или взять ручку. Все, что мне казалось непреодолимым, улаживалось ею за несколько минут.

Когда Л. вместо меня отвечала на письма, вечером она давала мне короткий отчет: «мы» ответили «нет» на то или это, «мы» получили отсрочку, «мы» перенесли на следующий год сочинение небольшой театральной пьесы для фестиваля «Париж женщин».

Л. с лихвой восполняла мою никчемность. Я была неспособна написать хоть что-нибудь и держать в пальцах ручку больше трех минут, и все же я неплохо из этого выпутывалась.

«Мы» не сдавались.

Когда Л. выходила за покупками или на встречу, я не могла удержаться, чтобы не заглянуть к ней в комнату. За несколько секунд мой глаз замечал все – повешенную на стул одежду, аккуратно расставленную под батареей обувь, разложенную на поверхности стола работу. В сущности, это меня больше всего интересовало и было моей самой большой нескромностью: рассмотреть лежащие на письменном столе листки черновиков с карандашной правкой, покрытые катышками ластика, по которым я проводила рукой, не читая. И оставленные на бумаге чаем охряные круги.

Я оглядывала это пространство, которым она завладела, явные признаки работы, находившейся в процессе, заметки, самоклеящиеся разноцветные листочки, распечатанные и исправленные, и все это не только не было мне знакомо, но казалось мне относившимся к другому, неведомому мне миру, запретному для меня.

Именно тогда Л. начала то, что я немедленно назвала «ритуал библиотеки». Вечерами, по многу раз в неделю, Л. посвящала долгие минуты внимательному изучению книжных полок у меня в гостиной. Ей было недостаточно рассеянно пробежать глазами по корешкам, как это делают большинство людей. Она не спеша разглядывала каждый ряд, порой вынимала книгу, чтобы потрогать. Иногда я видела, как ее лицо смягчалось в знак одобрения, иногда она хмурилась, заметно раздосадованная. И всегда наступал момент, когда она, в который уже раз, спрашивала меня, все ли я читала. Да, почти все, повторяла я ей, кроме нескольких. Тогда Л. вела пальцем по корешкам, вслух зачитывая названия, и они звучали единой фразой, огромной и великолепной, смысл которой от меня ускользал. Читала ли я признание, однажды зимней ночью путник, идеальное счастье, берег моря, ни дня, заледеневшая женщина, комната с эхо, мальчишеские мечты, жизнь птиц, утесы, вчера, потом, теперь, как я выгляжу, резкий поворот, пощада и нищета, изобретение одиночества, говорите со мной о любви, как в раю, молитесь за нас, воспоминания, буйные, я любил ее, всё, что я любил, крики, тело, пятница вечером, воздушные змеи, природа насилия, это не семья, прогулка, тряпье, на фотографии, in memoriam [13] в память ( лат .). , сестры, антракт, крошечные жизни, ночной дозор, мой маленький мальчик, кожа других, полное сходство с отцом, те, которые знают, Жозефина, сексуальная ночь, начало, отсутствующая часть, мертвый кулак, перед дождем, между шумами, враг, сухие глаза, протокол, порыв, будущее, красная тетрадь, запасной игрок, слишком чувствительные, отрава, детство, Мария с ничем и без ничего, далекое воспоминание кожи.

Дельфина!

Отсутствие ответа от тебя доказывает, как тебе должно быть стыдно. И есть за что.

Ты пугаешь. Достаточно посмотреть, как ты одета, как ты себя ведешь, достаточно посмотреть на твои жесты и увидеть твой мрачный взгляд. И это не ново. Чувствуется, что в тебе есть что-то, что не ладится, это заметно, как нос в центре лица, и это не исправилось. Ты повсюду таскаешь за собой максимум, бедная моя девочка.

Что касается «маркетинга», стоит ли говорить, ты лучшая. Что до обертки – ты ловчишь. Ты начинаешь с того, что продаешь собственную мать, а потом появляешься в обществе с литературным агентом, чтобы сделать себе рекламу, снимаю шляпу, это следовало сделать. Бедняга, у него, наверное, ужасные сексуальные проблемы, если он связался с такой женщиной, как ты. А ты думаешь, он тебя любит? Ты думаешь, мужчина, как он, может любить такую женщину, как ты? Полагаю, когда он тебя бросит, ты сделаешь из этого книгу. Хорошую подлую книгу, как ты умеешь. Дай ему мой телефон, я кое-что расскажу ему.

Ты сотворила много зла вокруг себя, нанесла значительный ущерб.

Знаешь, почему?

Потому что люди верят печатному слову. Они верят, что это правда.

И это омерзительно.

Я убрала напечатанный на машинке текст в конверт и положила его к остальным. Не вдаваясь в детали, я рассказала об этом по телефону Франсуа, я сказала, что получила новое письмо, еще более жестокое, чем предыдущие. Я успокоила его, ничего страшного, в конце концов это прекратится.

Мне кажется, с Л. я об этом не говорила.

Спустя два-три дня утром я встала, оделась, сварила кофе, а потом вдруг, без всякой причины, расплакалась. Л. была напротив меня, я успела увидеть выражение страха на ее лице, а потом вскочила, чтобы укрыться в своей спальне. Я плакала долго и все не могла остановиться.

Письма были в моем теле: отрава. Начиная с самого первого. В конце концов они выпустили свой яд, рассчитанный на медленное распространение, способный преодолеть все барьеры иммунитета.

Когда я вышла, Л. протянула мне пачку бумажных носовых платков. Она заварила чай. Явно взволнованная, она прикрыла мою руку своей ладонью.

Я успокоилась, и она попросила дать ей посмотреть письма. Она перечитала все по порядку, с гримасой отвращения на губах. Она вглядывалась в бумагу, словно могла найти в ней ответ, ища хоть какую-нибудь деталь, которая могла бы выдать автора. Адрес, как и текст, был отпечатан на машинке. Письма находились в стандартных конвертах и были отправлены из разных районов Парижа. Вытянуть из них еще какие-то сведения было невозможно.

Л. нашла слова, чтобы успокоить меня, снять напряжение. Поставить все на свои места. Я не должна все смешивать, все понимать буквально. Л. напомнила мне про полные любви сообщения, полученные мною от большинства моих родных после выхода книги. Это не значит, что им было просто, это значит, что они поняли. Книга не поставила под сомнение любовь. В некоторых случаях она ее, быть может, даже укрепила. Да, разумеется, совершенно очевидно, что автор – кто-то из близких. Кто-то, кто злился на меня уже давно, задолго до выхода книги. Кто-то, кто пестовал свою ненависть и свой гнев и нашел случай проявить их.