Павел Любецкий - Испытание веры

— Ты же знаешь — это неизбежно, — настаивал Кабано.

— К сожалению, он прав, — добавил Цезарь, продолжив, — Совсем скоро ты умрёшь, и это будет тяжелее. Сейчас, ты сказал «прощай», смог смириться с неизбежным. Пусть ты всячески это отрицаешь, но это так. Оставшись, хотя бы на несколько дней, ты вновь почувствуешь неуверенность, страх усилится, посчитаешь, что не завершил желаемое, а выбора уже не будет. Ты просто уйдёшь, и даже намёка не останется на выбор, как сейчас. И, чтобы ты не делал, исход будет одним.

— Я не успел увидеть самого главного, — не смог не сказать Саша. — Я ждал обещанного Олимпийского золота. Глупо, но ради этого мне пришлось бороться долгие месяцы с раком. Сейчас же, вы просите уйти за день до последнего шанса Димы выполнить мою просьбу. Я не могу.

— Ты знаешь, как всё будет, — говорил Кабано. — Не можешь не знать, потому что чувствуешь это. Смерть слишком близка, и она придёт в любую минуту. Во время эстафеты, к примеру. Возникнет то самое чувство незаконченности, и оно станет мучить тебя, от чего уход лишь сильнее опечалит.

— Но я хочу увидеть это! — настоял он.

— Подумай, что для тебя важнее: просто видеть соревнование или знать, что Дима станет Олимпийским чемпионом, к чему готовился столько лет? Ведь ты сам знаешь ответ. Верно?

— Знаю, — согласился Саша. — Не знаю, откуда, но я, словно видел это! Он будет счастлив!

— Возможно, болезнь действительно вызвала некие пророческие способности, ведь раньше ты не ошибался?

— Не ошибался, — тихо сказал он, вновь приподнявшись. — Просто, догадываться об этом и испытывать реальные эмоции от настолько ожидаемого события… Я так долго ждал…

— Всем нам приходиться жертвовать чем-то, — сказал Давид, вновь протянув руку. — Но зная, что с нашими близкими всё будет хорошо, уходить, не так страшно, особенно, когда этот выбор принимаешь ты сам, а не кто-то другой.

— Они все смирились с твоим уходом, они готовы отпустить. Поверь, за меня говоришь ты сам, — добавил Кабано, так же протянув руку, улыбаясь. — Уходя, приятно знать: память о тебе не умрёт.

Саша, всё ещё сомневаясь, подошёл ближе. Цезарь и Давид ждали его, всячески успокаивая, от чего страх ослабел, но всё же, что-то удержало от того, чтобы протянуть руку навстречу. Повернув голову в сторону кровати, он увидел себя, подключенного к приборам и лежавшего без движения: бледного, лысого и несчастного человека, на которого больно смотреть. Юноша угасал, и шансов на спасение нет никаких. Даже чудо здесь бессильно. Эту картину видели его близкие. При нём они сдерживали слёзы, но, выходя из палаты, горечь уже нельзя удержать в себе, и уже в коридоре разворачивалась новая драма, конец которой придёт нескоро. Вспомнив об этом, Саша понял: он не хотел нести в себе страдания близким людям. Когда не осталось ни единой возможности спасения, а отведённое время отсчитывалось лишь сутками, если не часами, он принял решение покинуть мир живых самому, даже не веря, что подобная мысль вообще закралась в голову. Хотя, если верить Кабано и Давиду, то разум и сознание давно хотели пойти по этому пути, лишь страх и нежелание делать это раньше отведённого времени мешали принять решение.

— Неужели я делаю это, — не поверил Саша, протянув руку братьям.

— Ты готов уйти, — произнёс Давид. — Ты молодец.

— Я боюсь, — прошептал Саша, всё больше исчезая в зеркале.

— Всё будет хорошо. Я обещаю, — говорил Кабано. — Это твой мир, и он будет таким, каким пожелаешь.

Оказавшись полностью внутри, он остановился, чтобы взглянуть на самого себя, продолжавшего лежать на кровати. Приборы один за другим запищали, сообщая о смерти пациента. Испугавшись этого, Саша попытался вернуться, но невидимая стена не позволила.

— Вы ведь сказали неправду, — пришло в голову юноше, глядя, как в палату вбежали врачи и медсёстры, — это не был мой выбор. Я должен был умереть именно сегодня и именно сейчас. Верно?

— Да, — кивнули братья, находясь в лучах яркого света, куда нужно идти Саше.

— Вы лишь подвели меня к этой черте, подготовив, чтобы я ушёл, считая это своим выбором, — сказал он, не понимая, откуда пришли такие выводы.

— Так должно было произойти, и ты справился, а теперь, закончи начатое, — подвели черту братья и исчезли.

Несколько минут врачи пытались «завести» сердце Саши, делая для этого всё, что в их силах, но любая попытка вернуть пациента к жизни оказалась тщетной и через какое-то время, объявили о его смерти. Наблюдать за этим показалось странным занятием, но это произошло и обратной дороги нет. Недолго думая, юноша повернулся к свету. Идя в неизвестность, всё ещё до конца не понимая, правда ли это, он почувствовал невероятную лёгкость. Боль от рака испарилась, вернулись волосы и нормальный цвет лица и, чем дальше он шёл, тем лучше становилось на душе, что не могло не радовать, потому, как смерть принесла так ожидаемое облегчение, сражаясь в неравной борьбе с тяжёлой болезнью.

«Умирать не страшно. Страшно, когда выпадаешь из реальности. Или когда реальность выбрасывает тебя.»

Раздался громкий сигнал на пост дежурной медсестры. Приборы в палате Саши зафиксировали остановку сердца, на что тут же активизировался персонал больницы. После нескольких попыток восстановить сердечный ритм пациента непрямым массажем сердца, врач принял решение отвести его в реанимацию, используя любую возможность вернуть обратно к жизни, но ничего не вышло. Александр Лардонов так и не отозвался на попытки врачей спасти его и умер, совсем немного не дожив до важного для себя дня.

Наталья Борисовна узнала об этом через десять минут после объявления времени смерти. Она спала прямо в больнице, прилегла ненадолго отдохнуть. Увидев вошедшую медсестру в комнату отдыха, она по её лицу всё поняла. То, чего многие так долго опасались — случилось. Пускай близкие Саши готовились к подобному, пытаясь привыкнуть к мысли, что вскоре его не станет, на деле оказалось это, куда больнее. Оставшись в комнате одна, женщина не сильно торопилась подняться с постели. Приняв сидячее положение, она наклонила голову вниз, приводя мысли в порядок, пытаясь осознать, что всё закончилось. Месяцы, потраченные на помощь юноше — завершились, и теперь следовало пережить непростые последствия, даже для неё: человека, кто не сразу смог проникнуться симпатией к довольно странному пареньку, ставшего лучшим другом сына и его ангелом — хранителем.

Вспомнив о Диме, она некоторое время мучилась, не зная, следовало ли говорить ему о смерти Саши именно сейчас, когда накануне должен состояться последний, решающий старт Олимпиады, от которого зависело слишком многое. Но вскоре поняла: она не могла подобное держать в секрете, зная, как много значил для Димы его друг и лучше, если сын узнает сразу, нежели продолжит мучиться и бояться этого, как уже произошло с начала первенства. Но, несмотря на это, есть человек, который должен узнать о кончине первым. Не теряя времени, Наталья Борисовна набрала необходимый номер, стараясь подобрать подходящие слова, в то же время, понимая — их просто нет.