Валентен Мюссо - Женщина справа

Мне так хотелось бы уверить ее, что я видел ее игру на пленке из черновых материалов, которую показывал Харрис, что я знаю, какой восхитительной актрисой она могла бы стать.

— А в последнюю пятницу перед исчезновением? В ее поведении вы не заметили ничего странного?

Лора поколебалась, как если бы вопрос приводил ее в смущение.

— Я ни в чем не уверена. Переделать историю задним числом так легко… Но потом я много раз думала об одной подробности.

— О чем?

— Кое-что странное произошло не в пятницу, а накануне. Элизабет должна была играть главную сцену — первое выяснение отношений супружеской пары. Харрис заснял столько дублей, что их уже не считали. День был невероятно тяжелым, вся группа находилась на пределе сил. После полудня прибыл курьер с огромным букетом для Элизабет — не знаю, почему и каким образом его вообще пропустили на студию. Ассистент распорядился отнести его в гримерку, уверенный, что она его увидит. Я это знаю потому, что тогда там находилась. Это были белые гвоздики, великолепные; вместе с букетом была визитная карточка. Когда Элизабет вернулась за своими вещами и прочла карточку, она внезапно побледнела, как если бы увидела… привидение. Никогда не забуду ее выражение лица. Почувствовав, что я смотрю на нее, она улыбнулась, чтобы дать мне понять, что все хорошо. К несчастью, мы там были не одни, и я не могла задать ни малейшего вопроса.

— Вы не знаете, кто мог быть отправителем?

— Ни малейшего понятия.

— Вы сказали: она будто увидела привидение. Значит, вы думаете, что речь идет о ком-то, кто снова появился в ее жизни?

— Это была всего лишь фигура речи. В то же время — да, я думаю, что это не был обычный обожатель, как она пыталась меня убедить, но она хорошо знала человека, приславшего гвоздики. Мне это стало ясно только после ее исчезновения, мне пришла на ум та сцена, и я поняла, что это было не просто так.

— Вы это не рассказывали инспекторам?

Лора нахмурилась.

— А что я могла им сказать? Что она получила самый обыкновенный букет цветов и что после десяти часов съемки у нее был недовольный вид? В любом случае допрос был очень коротким и не думаю, чтобы их очень интересовало, что я могу им сообщить.

— Извините меня, я не хотел вас упрекать.

— Я знаю, тебе не за что извиняться.

Может быть, я вел себя слишком резко, но Лора Гамильтон напрасно скрыла это происшествие: полиции следовало бы заняться поисками того, кто отправил букет, — если, конечно, предположить, что департамент полиции Лос-Анджелеса когда-нибудь действительно хотел отыскать этого человека.

— В пятницу вы потом виделись с моей матерью?

Лора утвердительно кивнула.

— В тот день Элизабет мало снималась. Она должна была появиться только в сцене, где бродит по пустому дому, ожидая своего мужа… то есть по фильму мужа Вивиан. Так как Харрис запланировал только общие планы, сеанс грима был быстрым. Харрис был в очень плохом настроении, без вдохновения, со вчерашнего дня его все раздражало. Он не представлял себе, каким образом за все это браться. Все время он только и делал, что устраивал разносы съемочной группе, утверждал, что все мешают ему собраться с мыслями. Все воображали себе, что, войдя на студию, Харрис уже держал в голове четкий план, но он был из тех, кто руководствуется интуицией, и чаще всего предпочитал импровизировать. Целые часы могло ничего не происходить. Учитывая царящее там напряжение, я почти не говорила с Элизабет. Об этом я потом жалела всю жизнь… потому что я не смогла объяснить странную сцену, которая разыгралась в гримерке. Днем, около трех, я приехала из Сан-Фернандо; так как Харрис, судя по всему, не решился на съемку ни общего, ни крупного плана, поправлять грим никому было не надо и во мне не нуждались. Твоя мать сидела на кушетке в центре декорации, вокруг нее суетилась куча рабочих съемочной площадки… Никогда не забуду это зрелище. Это был последний раз, когда я ее видела.

Последовало долгое молчание. Я легко представлял себе эту сцену: моя мать терпеливо ждет посреди суеты на съемочной площадке, с тем же отсутствующим видом, как на той фотографии.

— Пойдем со мной, — сказала наконец Лора, поднимаясь с места. — Мне хотелось бы что-то тебе показать.

Мы прошли в гостиную — кокетливо украшенную, но перегруженную старыми вещами, некоторые из которых, судя по всему, имели большую ценность. Я посмотрел на фотографии, расставленные посреди каминной полки. На одной из них — старой, черно-белой, был молодой мужчина на велосипеде.

— Это ваш муж?

— Нет, это мой брат Уоррен. Он умер… как и все, кто мне был дорог.

Это признание опечалило меня. По какому праву я пришел ворошить воспоминания этой женщины? Я сидел на кушетке, пока она рылась в большом шкафу, украшенном ажурной резьбой.

— А, вот он!

Она подсела ко мне, держа в руках объемистый альбом, который принялась перелистывать.

— Смотри, это единственное фото, где мы сняты вместе.

Это оказалась маленькая фотография с зазубренными краями. Лора и моя мать позировали фотографу стоя перед строением, напоминающим ангар. Их лицам не хватало четкости, как если бы фокусировка была выставлена не совсем правильно. На этом снимке их можно было принять за сестер.

— Когда вас сфотографировали?

— Должно быть, в первую неделю съемок. Мы вышли из студии, чтобы выкурить по сигарете. Снимали моей Leica, которую я купила себе с первой зарплаты. Мимо проходил рабочий съемочной площадки, вот я и попросила его нас «обессмертить».

Это последнее слово она произнесла с ностальгической ноткой в голосе.

Мы продолжили говорить, сидя рядом в теплой старомодной гостиной. Так как Лора, похоже, не имела ничего против экскурса в прошлое, я спросил ее про реквизитора Эдди. Она прекрасно его помнила и доверительно сообщила, что никогда не симпатизировала ему. Она даже описала его как «скрытного парня, один вид которого вызывает беспокойство». Эдди Ковен — она помнила его фамилию — был для нее настоящим хамелеоном: из тех бесцветных людей, присутствия которых не замечаешь, но которые не упускают ни крошки из того, что говорится на студии.

— У вас не сложилось впечатления, что он увивался вокруг моей матери?

Она поколебалась, взвешивая каждое слово, которое собиралась сказать.

— Он был к ней неравнодушен, это очевидно. Мужчины все время смотрели на Элизабет, но он… в его взгляде было что-то опасное.

— Правда, что однажды его застали в ее гримерке?

— Когда это произошло, меня там не было, мне всего лишь рассказали об этом происшествии. Я всегда думала, что Эдди из тех, кто любит подглядывать или что-то в таком роде. Никто так и не узнал, зачем он туда вошел. Инцидент очень быстро закрыли и не вспоминали.