Валентен Мюссо - Женщина справа

Теперь я был в состоянии перечитать это письмо без гнева, меня больше не раздирали чувства бессилия и разочарования. Мой взгляд блуждал по последним фразам черновика. Когда я накануне их читал, что-то меня зацепило, но эта мысль так и осталась в состоянии эмбриона, не оформившись ни во что определенное. « Я прошу тебя уничтожить это письмо после того, как его прочтешь. Я всегда буду тебя любить, Бесс ».

Как я мог быть настолько слепым, чтобы не разглядеть очевидного? Подпись…

С бьющимся сердцем я устремился прямо в кабинет. Я захотел зажечь свет, но лампочка лопнула. Мне пришлось шарить в темноте, чтобы найти выключатель латунной лампы, стоящей на рабочем столе. К счастью, я еще не отнес коробку в гараж. Я открыл ее, поспешно оторвав слои скотча, которыми обмотал ее. Не теряя времени, я вывалил все ее содержимое на пол. Досье ФБР, фотографии, статьи, личные вещи матери… ничего из этого меня не интересовало.

Все внимание я уделил досье, которое дал мне Хэтэуэй, когда мы обедали в китайском ресторане на Ван-Найс. Отложив в сторону записи из офиса окружного прокурора, я сосредоточился на результатах первых розысков. Сидя на полу в слабом свете лампы, я поспешно перелистывал страницы, пока не нашел наконец, документ, который был мне нужен. Мои глаза безостановочно сновали взад-вперед между разложенными передо мной документом и черновиком письма. Затем, растянувшись прямо на ковровом покрытии, я закрыл их. Передо мной мелькали эпизоды последних недель. Понемногу каждый из казалось бы несовместимых кусочков пазла нашел свое место.

Все было ясно, ужасающе ясно.

23 января 1959 года, пятница

Снова настойчивый звонок во входную дверь…

Элизабет прополоскала рот, быстро вытерла губы и неуверенным шагом вышла из ванной комнаты. Кто мог бы потревожить ее в такое время?

Дрожа будто в лихорадке, она направилась прямо к входу и приоткрыла дверь. При виде своего гостя она почувствовала, что ноги у нее подкашиваются.

— Что ты здесь делаешь?

— Мне надо было приехать… Бетти, что с тобой происходит? Ты белая как полотно!

Элизабет опустила глаза, поколебалась, а затем отступила, освобождая проход.

— Входи, не стой здесь. Я не хочу, чтобы тебя увидели.

Со всей поспешностью она снова закрыла дверь.

— Что произошло?

— Ничего. Я сейчас была в ванной комнате и плохо себя почувствовала. Мне уже лучше.

— Выглядишь ты совсем плохо. Присядь!

— У меня нет никакого желания присаживаться.

— Это из-за… всех этих лекарств, которые ты принимаешь?

— Нет, с ними это никак не связано. Без своих лекарств я не смогла бы ночью даже сомкнуть глаз. Тебе не следовало сюда приходить, это слишком рискованно.

— Говорить с тобой в общественном месте слишком рискованно, звонить тебе по телефону слишком рискованно! У меня не оставалось другого выхода.

Элизабет отступила до самой гостиной. Взгляд ее бесцельно переходил с одного находящегося здесь предмета на другой. Остановился на хилой высохшей рождественской елке, которую она даже не дала себе труда выбросить. Сейчас она была еще более растеряна, чем в ту минуту, когда открыла дверь. Ее разум был где-то далеко, будто на съемочной площадке, когда ей управляла та, другая . Он тонул в густом тумане, откуда она едва могла различить сцену, которая разыгрывалась в ее собственном жилище: противостояние двух вконец растерявшихся созданий, которым больше нечего друг другу сказать.

— Бетти, умоляю тебя…

Она сделала усилие, чтобы сосредоточиться.

— Ты не отдаешь себе отчета! Кто тебе сказал, что прямо сейчас за домом не следят?

— Мы не делаем ничего плохого. У тебя все равно есть право принимать гостей.

— У меня больше нет никаких прав. Отныне моя жизнь больше не принадлежит мне.

— Во сколько встреча?

Она посмотрела на каминные часы, стрелки которых начали обратный отсчет.

— Через полтора часа… на самом деле чуть раньше. Уходи, мне нужно подготовиться.

— Я не хочу тебя оставлять, не теперь. Позволь мне остаться. Я могу тебя сопроводить, поддержать…

Элизабет теряла всякое терпение: она сделала над собой усилие, чтобы не уступить гневу.

— Ты слышишь, что я тебе говорю? Я иду не на вечеринку или благотворительный бал! Это агент ФБР, господи боже ты мой! Человек, который может разрушить мою жизнь, когда ему это заблагорассудится.

Повисло молчание.

Лора медленно приблизилась к Элизабет, пока их тела не соприкоснулись, а затем поцеловала ее в губы.

— Не делай этого, пожалуйста.

— Ты нужна мне, Бетти. Я люблю тебя, как никого никогда не любила. И ты ничего здесь не можешь изменить…

Вот уже полчаса я сидел за рулем своего «Астон Мартина» на Малхолланд-драйв в пятидесяти метрах от дома Лоры Гамильтон. Мои глаза не отрывались от помпезного фасада из красного кирпича на другой стороне улицы. Я был в ступоре, в то же время зная, что, если вот так прятаться в машине, здесь чересчур усердный сосед запросто может вызвать полицию.

Весь остаток ночи я прокрутился с боку на бок; в голове у меня царила полнейшая неразбериха, я совершенно не представлял себе, что теперь делать. К шести утра, когда Эбби еще спала, я вышел из комнаты и покинул город, направившись вдоль побережья по дороге, ведущей в Окснард. На столе в гостиной я оставил лишь короткое послание: «Извини, я должен уехать. Надо сделать кое-что важное. Вернусь так быстро, как только смогу». Проехав Малибу, я припарковался в окрестностях Пойнт-Дум, а затем по мостику прошел к маленькому ручью. Только что начало вставать солнце. В это время здесь никого не было, кроме мужчины, прогуливающего старого лабрадора, напомнившего мне собаку Харриса. Поравнявшись, мы обменялись приветственными жестами. Океан и прибрежные скалы были восхитительны. Измотанный бессонной ночью, я прошел берегом; в голове не было ни единой мысли.

Когда у меня на часах наконец было 9 утра, я решил выйти из машины. Я пересек улицу, вспоминая тот единственный раз, когда был здесь. Первое впечатление о ком-то может быть ошибочным, но именно оно остается намертво врезавшимся в память: я видел в Лоре Гамильтон только безобидную женщину, копающуюся в своем саду. Я не держался настороже. Хэтэуэй был прав: я всего лишь любитель.

Секунды, отделяющие мгновение, когда я позвонил, от того, когда открылась дверь, показались мне самыми долгими за всю мою жизнь. Я задержал дыхание.

На Лоре была домашняя одежда в зеленый цветочек. При виде меня на ее лице не отразилось особенного беспокойства. Я же не испытывал никаких определенных эмоций.

— Я была уверена, что ты снова приедешь ко мне. Я купила вчерашние газеты. Боже мой, все эти статьи…