Меган Эбботт - Как ты смеешь

Здесь, у нас, жгут. По крайней мере, старики. И я вспоминаю, как мне это нравится; как мне всегда это нравилось. То, какими становятся вечера с наступлением осени: хруст сухих листьев под ногами, ты идешь по тротуару, распинывая мягкие кучи. Над соседскими дворами поднимается дым, и мистер Килстрэп стоит над дырявой металлической бочкой, а у его ног тлеют угольки.

Куда делся тот мир, в котором мы были детьми? Я уже не помню, когда обращала внимание на такие мелочи – запах осени, кленовый лист с заостренными кончиками под ногами. Не помню, когда ходила пешком. Теперь я живу в машинах и в своей комнате с наглухо закупоренными окнами, с прижатым к уху телефоном; рука на неоновом пластиковом корпусе, лицо закрыто миру, сердце закрыто для всех.

А Уилл, кажется, помнит тот старый мир, и это сближает нас, потому что, как и она, он растапливает что-то глубоко во мне – нечто, о существовании чего я даже не подозревала.

– Поехали на Лэнверс Пик, – говорит тренерша легким и высоким девчачьим голосом. Она оборачивается и смотрит на меня. Как прекрасны ее темно-красные губы! Я чувствую ее волнение, и Уилл так крепко сжимает ее колено, что я почти чувствую его руку на своем, чувствую, как что-то встряхивает меня и пробуждает к жизни.

На Лэнверс Пик не проехать на машине, но джип Уилла – другое дело, для него нет преград.

Мы поднимаемся в гору и Уилл рассказывает об ущельях, о том, как в течение двух тысяч лет их формировали ледники – несколько сотен тающих ледников, словно сам Господь Бог своей рукой прорезал темную земную твердь. Так говорил его дед.

Я никогда еще не забиралась так высоко в горы. Мы пьем бурбон – самый взрослый напиток, который я когда-либо пробовала – и я старательно притворяюсь, что мне нравится, пока сама не начинаю в это верить.

Здесь, наверху, где небо кажется фиолетовым на фоне вершины, мы с тренершей скидываем туфли, хотя очень холодно, и шуршим серебристой травой под ногами.

– Покажите, – смеясь, просит Уилл. – Покажите!

Он не верит, что мы можем сделать поддержку на плечах, да еще под мухой.

– Вы вот говорите, что чирлидинг – это очень рискованно, но это ничто по сравнению с американским футболом. Смотри, чего это мне стоило, – он приподнимает свою красивую верхнюю губу и демонстрирует белоснежные передние зубы. – Коронки, как у моей бабули. Вот что делает с людьми настоящий спорт.

Он нас подначивает. Мне хочется свернуться перед ним в самый невероятный крендель, показать, на что я способна, чтобы почувствовать себя безупречной и любимой.

И мы с тренершей показываем – без споттера, в двух шагах от края бездонного ущелья, прекрасного до слез.

У меня жужжит телефон, но я бросаю его на землю, даже не глядя на экран.

Мы с Колетт смеемся, ее волосы падают мне на лицо. Мы выбираем самый ровный участок на скользкой поверхности.

Она делает выпад и подзывает меня. Я ставлю босую ступню на ее согнутое бедро, приподнимаюсь и перекидываю ногу ей через плечо. Она выпрямляется. Я обхватываю бедрами ее шею и отвожу ступни ей за спину. Мы становимся единым целым.

Мы – единое целое.

Никогда еще не делала станты с тренершей.

Поначалу на нас жалко смотреть; мы спотыкаемся и хохочем. Но Уилл отдает команды, и вот нам удается сосредоточиться. Я крепко обхватываю ее ногами, а Колетт прочно стоит на заиндевелой траве.

Я расцепляю ступни и вытягиваю ноги вперед. Тренерша просовывает руки между моих бедер, берет меня за вспотевшие ладони. Наклоняясь вперед, она подсаживает меня и перебрасывает через голову; мои ноги взлетают в воздух, я соединяю их и уверенно приземляюсь на траву.

Лодыжку пронзает боль, но это ничего. Ничего.

Нас распирает от гордости, Уилл кричит, и его торжествующий крик рикошетит от стен ущелья, усиливая ощущение нереальности происходящего.

Сидеть там, наверху, у нее на плечах, крепко обхватив ее ногами – это нечто. Мои глаза опускаются к ледяному дну ущелья. Никогда не думала, что мы сможем забраться так высоко.

Уилл развозит нас по домам. Тренер выходит раньше, а я поверить не могу, что мы с ним останемся в машине одни.

Уилл останавливается за полквартала от ее дома. Я смотрю, как они целуются, как он раскрывает ее губы своими, и вижу, что она украдкой поглядывает на меня счастливыми глазами. Это такое чудо.

До моего дома пять минут пути, но эти пять минут тянутся бесконечно; туманная легкость, окутывавшая нас на горе, развеялась.

– Впервые вижу тебя одну сегодня, без другой девчонки, – замечает Уилл. – Той, с веснушками.

«С веснушками» – самый странный эпитет для того, чтобы описать Бет, но при упоминании о ней я сразу напрягаюсь и вспоминаю, как, спускаясь с горы, открыла телефон и увидела пропущенный звонок, пропущенный звонок, пропущенный звонок . И сообщение: «сними трубку, тебе же будет лучше».

Он смотрит на меня и улыбается.

А мне вдруг хочется крепко прижать этот вечер к груди. И я решаю никому не рассказывать о нем.

– Сегодня посмотрел на нее и понял, зачем ей это нужно, – говорит он.

Мне сначала кажется, что он говорит об их романе. Вспоминая, какой она была сегодня – беззаботной, отважившейся на дурацкие проделки – понимаю, что он, конечно, прав.

Но тут он показывает на мою спортивную сумку с эмблемой «Саттон-Гроув», и я понимаю, что он имел в виду другое: ее работу.

– Вы, девочки, ей нужны, – добавляет он.

Я киваю как можно серьезнее.

– Я-то знаю, каково это, – говорит он. – Когда кто-то вытаскивает тебя, спасает, а ты даже еще не понимаешь, что увяз.

Он говорит это, но его слова кажутся мне подслушанным чужим разговором, в котором я не принимаю участия.

– Странно, наверное, что мы вот так с тобой беседуем, – замечает он.

Ну да, наверное, странно. Порой мне кажется, что тренерша такая же девчонка, ненамного старше меня, но вот Уилл воспринимается совсем взрослым.

– Мы, конечно, с тобой совсем не знакомы, – продолжает он, – но у меня такое чувство, что мы давно друг друга знаем.

Я снова согласно киваю, хотя на самом деле, конечно же, мы друг друга совсем не знаем. Просто Уилл, наверное, один из тех, кто сразу открывает душу, а мне такие люди обычно не нравятся. Как те девчонки в летнем лагере, которые всем рассказывают, что режут себя или перецеловались со всеми парнями подряд. Но с Уиллом все по-другому. Может, потому, что он прав. У нас есть общий секрет. И я видела их вдвоем в учительской в тот день, то есть, по сути, видела все.

– Ей очень тяжело, – говорит он. – Ее муж совсем не такой, каким кажется на первый взгляд. Ей очень тяжело.

Может, дело в бурбоне или в том, что хмель уже начал выветриваться, но мне не нравится этот разговор.

– Он подарил ей дом, – замечаю я.