Клэр Сибер - 24 часа

И все же было очень грустно, ведь если кто-то должен был находиться здесь и радоваться жизни, так это Эмили.

Я сидела рядом с Пэм Саутерн, одетой в красное – любимый цвет Эмили. С другой стороны сидела моя мама. Я обнимала Пэм за ее покатые плечи каждый раз, когда чувствовала, что ей становится невыносимо.

Перед похоронами я спросила у Полли, хочет ли она пойти на них. Мне казалось, что независимо от того, сколько ей лет – шесть или шестнадцать, – она имела право присутствовать на этих похоронах, потому что никто не любил Эмили так, как моя дочь. Но, когда настал день похорон, она решила на них не идти.

– Я лучше поиграю с Бернардом в кафе Робин, – уныло сказала она, и я подумала, что ее, наверное, пугает то темное место, в котором, как она полагала, оказалась Эмили.

– А ты придешь потом на поминки? – спросила я. – Тетушка Пэм хочет тебя увидеть.

Полли на несколько секунд задумалась.

– Хорошо, мамочка, – в конце концов согласилась она.

Больше она ничего не сказала.

Я не думала, что Сид придет на эти похороны, но он все-таки пришел, и это с его стороны было смело. Явился он, правда, с опозданием. Я заметила, что он сидит в самом последнем ряду в церкви, когда уже выходила из нее вслед за родственниками Эмили, шедшими за выкрашенным в яркий цвет гробом.

После этого он подошел ко мне снаружи у церкви.

– Мне очень жаль, Лори, – сказал он, и глаза у него при этом были очень тусклыми. Он порезался, когда брился станком, и возле его красивого сурового рта виднелась царапина, покрытая запекшейся кровью.

«Жаль чего?» – едва не выпалила я, но все же сдержалась. Я просто сказала:

– Да, и мне тоже.

Я попросту не могла злиться на него за связь с Эмили. Мне не хотелось пачкать свою любовь к ней ревностью к Сиду, а самое забавное заключалось в том, что я, в общем-то, особенно и не ревновала. Все люди то и дело совершают ошибки. Мы ведь всего лишь люди. Мне даже казалось вполне естественным то, что они недолго побыли вместе. Объяснить это кому-то другому невозможно: те, кто не способен понять, сочтут это неким извращением. Я знала, что Сид любит меня больше всех на свете. Я знала, он просто пытался заполнить пустоту. А еще я знала, что он был очень привлекательным мужчиной, причем даже для тех женщин, которые его едва ли не ненавидели.

Джоли все еще сидела под стражей в ожидании суда за убийство, продолжая надеяться, что ее отпустят под залог. Однако было маловероятно, что ее отпустят.

Я потянулась к Сиду и поцеловала его. Одетый в шикарный костюм от Пола Смита [68] – идеально выглаженные брюки, безупречная голубая рубашка, – Сид все так же пах красками, скипидаром и сигаретами. Его гладко выбритые щеки были влажными от слез – и мы оба знали, что на этот раз мы уж точно расстаемся навсегда.

– Береги себя, – сказала я, а затем двинулась прочь. Теперь мне куда легче было это сделать.

Мы похоронили Эмили рядом с ее никудышным отцом, и я при этом рыдала так сильно, что не могла видеть из-за слез ни деревьев позади ее могилы, ни неба, ни земли, в которую опустили гроб с телом Эмили.

Я простила ей то маленькое прегрешение. Мне хотелось лишь одного – чтобы она вдруг ожила.

Затем я отправилась домой, где меня ждал Мэл вместе с Полли и Леонардом, и все вместе мы отправились в ресторан в лондонском районе Кентиш-Таун, где организовали такие поминки, какими Эмили могла бы гордиться. В данном случае самое печальное заключалось в том, что ей, моей милой Эм, такие поминки понравились бы. На подобном мероприятии она оказалась бы в привычной среде: ее сережки раскачивались бы, а волосы развевались, пока она громко хохотала бы и тряслась в такт музыке в стиле «кантри» и «вестерн», которую мы подбирали очень тщательно. Мы, впрочем, не слушали песни Джонни Кэша. Мы не слушали песню «Рана».

Этой зимой мне пришлось посетить еще одни похороны и для этого проехать на автомобиле через самые захолустные и невзрачные места Кента на мыс Дандженесс, в очень холодный вторник, сразу после Рождества. Я была благодарна Мэлу за то, что он провел со мной предыдущий вечер и настоял на том, чтобы сопровождать меня туда «для поддержки».

В пути я вспоминала о том, как ездила по местным дорогам в прошлый раз, двигаясь в противоположном направлении, чтобы разыскать Полли. Мне вспомнилось, какой измученной и отчаявшейся я была тогда.

Теперь же я испытывала лишь глубокую печаль. Паники уже не было. Тревога и стресс исчезли в тот день, когда мы похоронили Эмили и когда я распрощалась с Сидом.

Тем не менее я с ужасом думала о предстоящих похоронах, не зная, смогу ли вынести столько горя. Однако я знала, что должна на них присутствовать. Это общем и целом было бы правильно.

В то утро я зашла в маленький серый крематорий, сжав ладонь Мэла, и на душе у меня наконец-то стало немного легче, когда я увидела своего юного друга.

Сол хорошо смотрелся в костюме в тонкую полоску, пусть даже брюки были немного коротковаты. А вот Бинни, откровенно говоря, выглядела немного странно в темно-фиолетовом готическом платье. Однако одежда сейчас не имела значения. Бинни была почти в невменяемом состоянии от горя.

– Мне очень-очень жаль.

Я обняла Сола, нащупав при этом все его ребра, а он пробормотал: «Ничего, ничего», – потому что он был не из тех, кто показывает свои чувства, если вполне может этого не делать, однако в выражении его лица отчетливо читалась боль.

Бинни обнялась со мной так, как будто мы были более близкими друзьями, чем предполагало наше короткое знакомство, и стала всхлипывать у меня на груди.

– Я не сумела ее спасти, – плакала она. – Я старалась изо всех сил, но не смогла наставить ее на ум. Она меня попросту не слушала.

– Мне очень жаль, милая, – сказала я, потому что мне и в самом деле было очень жаль и потому что в подобной ситуации мало что можно сказать. Впрочем, я лучше многих других людей понимала весь трагизм этого ощущения – ощущения того, что ты не в состоянии заставить человека свернуть с пути самоуничтожения.

И поэтому я так и не познакомилась с Джени, которая, если судить по ее брату, была интересным, но очень своеобразным и своенравным человеком. Джени, красивая и смотрящая куда-то в пустоту на фотографиях, которые прикрепили в виде плакатов к стенам, в возрасте всего лишь двадцати лет стала жертвой свирепого дракона, которого она безуспешно пыталась прогнать.

Но я чувствовала оптимизм относительно Сола. Я знала, что с ним все будет в порядке. Он был одним из тех, кому удалось выжить, и выглядел он сейчас несравнимо лучше, чем тогда, когда я видела его в последний раз: тогда у меня возникли серьезные опасения за его жизнь. Сейчас он даже показался слегка упитанным: его резкие угловатые черты немного смягчились. Однако у него появился новый и весьма четкий шрам над бровью – там, куда его ударил ногой «человек-бочка».