Вадим Голубев - Облом. Детективы, триллеры, рассказы разных лет

— Ты, товарищ Ананьев, сегодня много поработал. Отдыхай! Завтра к девяти ноль-ноль на службу! Сегодня у нас женщины вселяются, завтра я мужиков отпущу. Дел будет много!

Слегка хмельной Ананьев возвратился к себе. Он несколько удивился, почувствовав, что в квартире тепло. Еще больше удивился капитан, когда вошел в гостиную. Камин был растоплен. Около него в кресле сидела женщина. При появлении Ананьева она резко встала.

— Кто вы? Как сюда попали? — по-немецки спросил офицер, направив в лицо нежданной гостье луч карманного фонарика.

— Я — племянница профессора Штаубе, — спокойно ответила женщина. — Живу здесь около двух месяцев. Несколько дней, пока на улице шли бои, пряталась в подвале…

— Где ваш дядя?

— Дядя уехал еще до начала этого кошмара. Сказал, что у него лекции в Мюнхене и уехал… Больше мне ничего о нем неизвестно.

— Чем вы занимаетесь?

— Преподаю физкультуру в женской гимназии.

— Вы — член национал-социалистической партии? Говорите правду?

— Мы все были членами этой партии. Весь народ! Либо партия, либо — лагерь! Концентрационный лагерь! У нас не было другого выбора!

Задавая вопросы, Ананьев внимательно рассматривал женщину. Она была прекрасна. Коротко стриженные пепельные волосы обрамляли правильной формы ангельское личико с большими голубыми глазами. Под тонким свитером чувствовалось сильное тело с большой крепкой грудью и красивыми плечами. Широкие, но в меру бедра, длинные точеные ноги подчеркивались строго облегавшей юбкой. «Мечта!» — пронеслось в голове у Ананьева.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Линда Штаубе.

— Сама судьба послала мне ее! — подумал капитан и, раздевая глазами женщину, продолжил. — Что же мне с вами делать, Линда Штаубе? Передать в нашу контрразведку, как члена фашистской партии? Просто выставить отсюда? Но на улицах стреляют… В городе солдаты. У многих из них ваши полностью уничтожили семьи. Теперь эти люди мстят. Объектом мести становятся не только военные, но и старики, женщины, даже дети…

— Ради Бога! Господин офицер! Я знаю, что делают ваши солдаты с женщинами, как жестоко они их насилуют и убивают!

Знал это и Ананьев. Попадется Линда десятку, а, может быть, двум десяткам солдат — будут насиловать, пока не накончаются. Исколют ножами тело, выбьют глаза, отрежут нос, уши, грудь. Потом вспорют живот и выдернут из него кишки наружу. Такое творили немцы в России, такое теперь творят советские солдаты в Германии.

— Что же мне делать с вами, Линда? — еще раз спросил Ананьев, разливая по бокалам коньяк.

— Оставьте меня здесь, господин офицер! Я буду послушной и умной. Буду ухаживать за вами, все делать по дому…

— Все это — хорошо, но мне нужно большее! — капитан протянул Линде бокал. — Выпей!

— О, мой Бог! Мы — немки никогда столько не пьем!

— Ты теперь живешь в русском доме! Привыкай к нашим обычаям! — осушил свой бокал Ананьев.

К его удивлению, Линда выпила мелкими глотками, смакуя коньяк.

— Теперь поцелуй меня! — велел офицер.

Ананьева никогда не целовали так нежно, так сладко, так страстно, так необычно. Немка впилась губами в его рот, повела своим язычком по языку капитана, а затем заскользила им по верхней десне. Ананьев ласкал одной рукой ягодицы Линды, другой — ее упругую грудь. Затем опустил руку вниз, коснулся ею волос под трусиками женщины. Та всхлипнула, застонала, оторвалась от Ананьева и тяжело дышала, положив ему голову на плечо.

— Пойдем в постель! — предложил капитан.

— Пойдем, — согласилась женщина. — Только, давай еще немного выпьем! Я подам.

Когда Линда с двумя фужерами коньяка вошла в спальню, изрядно захмелевший Ананьев сбросил с себя гимнастерку и сапоги. Они выпили. Женщина снова прильнула к капитану своим загадочным поцелуем, от которого кругом пошла голова. Ананьев помнил обнаженную грудь Линды под своей рукой, теплую нежную руку немки на своем бедре.

Утром Линда разбудила Ананьева. Вкусно пахло кофе и чем-то жареным. У кровати стояли меховые тапочки.

— Где мои сапоги? — пробормотал Ананьев.

— В прихожей. Я их вычистила. Вчера ты сказал, что должен быть на службе к девяти утра. Завтрак готов!

— Как я вчера? — спросил Ананьев.

— О, мой офицер такой страстный! — улыбнулась Линда.

Она показала капитану синяк на руке и следы спермы на простыне.

— Я бы постирала, но нет горячей воды.

— Где ее взять? Во всем Берлине нет…

— В доме есть кочегарка. Она работает. В подвале много угля. Ваши солдаты могли бы натопить. Было бы тепло в доме. Мы могли бы решить наши гигиенические проблемы. К тому же в вашей части много женщин. Им горячая вода просто необходима. Кроме того, солдаты побросали в подвал убитых. Они уже начали разлагаться. Это — чревато инфекциями. Их надо сжечь!

— Ты спокойно предлагаешь сжечь своих немцев? Будто, это — дрова, — удивился Ананьев. — Вдруг родня их будет искать?

— Сейчас надо думать о живых, а не о мертвых! Все погибшие, как я понимаю, — гестапо или СС. Родня их искать не будет! Война кончится со дня на день. Главное — сохранить всех, кто выжил в ней. Между прочим, от котельной можно привести в действие энергогенератор. В доме будет свет!

— Хорошо! Прикажу старшине решить эти вопросы.

Явившись в политотдел, Ананьев первым делом заглянул в кабинет Бершадского. Тот сидел в новеньких генерал-майорских погонах.

— Разрешите поздравить, товарищ генерал-майор! — щелкнул каблуками Ананьев.

— И я тебя поздравляю! — встал из-за стола Бершадский и ахнул.

Отвисла челюсть и у Ананьева — начальник был черных, до колен трусах.

— Надюша сейчас на галифе лампасы нашивает, — пояснил тот. — А тебя, товарищ Ананьев, поздравляю с воинским званием майор!

— Служу Советскому Союзу! — вытянулся Ананьев.

Бершадский протянул ему новые майорские погоны. Привычным ударом ладони Ананьев хотел надломить их в соответствии с тогдашней фронтовой модой.

— Э, нет! — остановил начальник. — Хотя война пока еще продолжается многие фронтовые привычки, в том числе и эту, придется отставить.

— Уже скоро? — с пониманием спросил Ананьев.

— Через несколько часов будет подписан акт о безоговорочной капитуляции. Мы с Надюшей по этому поводу с утра пораньше расписались. Так сказать, зарегистрировали супружеские отношения. Моих-то в самом начале войны всех… Свои же, украинцы, топорами на куски изрубили. Ну, а ее сокол в сорок третьем под Курском навеки отлетался. Так-то! Делили мы фронтовые тяготы, теперь вместе мирную жизнь будем строить.

— Это дело надо отметить, товарищ генерал-майор! Я мигом!

— Постой, товарищ Ананьев! Сегодня в двенадцать ноль-ноль вручение правительственных наград за Берлин. До этого времени все должны быть «как стеклышко»! Тебя, кстати, с орденом Красного Знамени поздравляю!