Алисия Оуэлл - Высшая справедливость. Роман-трилогия

Брендон кивнул и с сочувственной улыбкой посмотрел на маленького Стиви, который красно-сине-зелеными руками тер слипавшиеся от сна глаза.

— Вы хотели рассказать мне о Трини, — безнадежным голосом напомнил он.

— Да-да… — протянула Лиз, будто что-то припоминая. — Их семья считалась в общем благополучной. Да и сам Мэтью — отчим Трини — был солидным человеком, работал инженером. Правда, из-за вздорного характера он нигде не уживался, иногда по несколько месяцев не работал. Просто сидел дома и квасил, и весь воз везла мать Трини, попутно рожая ему детишек, — у Трини еще трое братиков. Поэтому достатка в доме никогда не было. Но ужаснее всего, что Мэтью по-свински относился к жене — постоянно колотил. Не говоря уже о Трини — он и дубасил ее, и домогался с самого нежного возраста.

— Сестра сама рассказывала вам об этом?

— О чем? — заморгала Лиз.

— Миссис Дадли подвергалась в детстве насилию — вы только что сказали.

— Я этого не говорила, — испуганно пролепетала она.

Брендон шумно выдохнул — продолжать дальнейшие расспросы было бесполезно.

— Пожалуйста, Лиз, спросите сестру, когда она сможет найти время для беседы, — сказал он, поднимаясь. — Если миссис Дадли не хочет встречаться со мной лично, я могу прислать помощника. По приговору суда казнь ее мужа должна состояться ровно через месяц.

— Господи! Неужели через месяц?! — изумилась Лиз.

— Так бывает исключительно редко — казнь почти никогда не проводят в первый же назначенный срок. Подается апелляция. Дело отправляют на доследование. Осужденный получает отсрочку. Отыскиваются новые факты и свидетели, смягчающие обстоятельства, какие-то улики подвергаются сомнению. Назначают повторные слушания. Все это может тянуться годы и десятилетия.

— Ужасно… — прошептала она.

— Да, согласен.

— Вы спасете Вика? — спросила Лиз, глядя снизу вверх на стоящего перед ней О’Брайана.

— Я сделаю все возможное, чтобы облегчить его участь, — ответил он.

— Миссис Тринити Дадли, сколько лет вы состоите в браке с подсудимым?

— Семь лет.

— Он был хорошим семьянином?

— В общем, да.

— Случались между вами размолвки, ссоры?

— Ну… как у всех.

— За последнее время не изменилось ли отношение мужа к вам?

— Да. Мне казалось… он не всегда искренен со мной.

— Отмечали вы несдержанность, агрессивность в поведении мужа? Не было ли у него депрессивного состояния?

— Нет, ничего такого.

— Как вы считаете: способен ли ваш муж убить?

— Протестую, ваша честь! Вопрос не по существу дела.

— Протест принимается. Замечание представителю обвинения: постарайтесь впредь быть более корректным в своих вопросах.

— Хорошо, ваша честь. Я могу продолжать?

— Продолжайте.

— Скажите, миссис Дадли: вы знали, где ваш муж хранит оружие?

— Нет. Я вообще не имела представления о том, что он купил пистолет. Если б я только знала, что у него на уме!..

— Нет… Нет! Я не убивал ее! Не убивал!!!

Брендон возвращался от Лиз поздним вечером, порядком уставший. Но о потраченном времени не жалел — разговор с Лиз принес свои плоды. Скорее всего, то, о чем она ему рассказала, было правдой, и отчим действительно развратничал с Трини. Тогда многое становилось понятным.

Помнится, в молодые годы они с женой много дискутировали на эту тему. Глория тогда готовила материал для научного исследования о проблеме насилия в семье.

Жертвы насилия — прирожденные мстители, вернее, жизнь сделала их таковыми. Боль и стыд, испытанные в детстве, жгучим клеймом впечатываются в их души, заставляют жить с постоянным ощущением, будто клеймо это горит ярким пламенем и заметно всем и каждому, как бы глубоко ни старались они его упрятать. Свою затаенную боль эти люди пытаются глушить алкоголем, наркотиками, часто злоупотребляют едой, сексом, некоторых из них влекут экстремальные, непредсказуемые ситуации. Но подчас скрытая до поры агрессивность, как распрямившаяся пружина, находит жесткий выход…

Если женщина в детстве подверглась насилию, ненависть и желание мстить всему «роду мужскому» остаются в ней на всю жизнь.

Да, съездил он не зря! Надо обязательно еще раз самому поговорить с Трини — помощник тут не справится.

Брендон пытался пока в общих чертах нарисовать себе внутренний портрет Трини Дадли, проследить ее детство, юность, период взросления вплоть до настоящего времени. Но даже самые смелые из его предположений были бледным оттиском по сравнению с контрастной черно-белой реальностью…

Детство Тринити Дадли, урожденной Монро, нельзя было назвать ни спокойным, ни счастливым. Сколько себя помнила, Трини видела дома одни бесконечные трудности.

От семейных неурядиц она часто спасалась в зале кинотеатра, расположенного в двух кварталах от их дома. Здесь ее ждал совершенно иной мир. Сидя в первом ряду на скрипящем обтертом кресле, с замиранием сердца ждала она того мгновения, когда свет начнет гаснуть и в кромешной тьме вновь произойдет чудо — девочка по имени Трини Монро вдруг перестанет существовать и воспарит к засиявшему полотну. Разве могло такое произойти дома — перед стареньким, вечно бубнящим телевизором? Все карманные деньги Трини тратила на кино, и бывало, что экранные сказки заменяли ей и обеды, и ужины. Глядя на анилиновый рай, казавшийся ей большей реальностью, чем серая повседневность, она твердила себе: «У меня будет так же! У меня все это будет!», свято веря, что рано или поздно ее жизнь станет точь-в-точь такой, как на экране, даже если придется для этого ограбить банк!

Денег в доме хронически не хватало, поэтому Трини подрабатывала где ни попадя: разносила газеты, мыла посуду, потом работала в закусочной, нянчилась с чужими детьми. Ей было абсолютно все равно, что делать, лишь бы оставалось время для ежедневного «кинопогружения». Кино превратилось для нее в наркотик. Даже попробовав в двенадцать лет марихуану, Трини не получила такого кайфа, какой давал ей светящийся в темном пространстве прямоугольник натянутого полотна.

Это был ее мир, где удивительным образом перемешивается естественное и фантастическое. Здесь она находила все: и сокрушительные бездны, и звездные вершины. Другая бездна — куда менее романтичная — ждала ее дома…

Отчим Мэтью Маккейг относился к падчерице как к половой тряпке: в лучшем случае не замечал, в худшем — поддавал ногами. Проворства Трини было не занимать — с малых лет она научилась уворачиваться от его мощных ручищ, единственное, что требовалось, — все время быть начеку. Ее младшие братишки страдали от подзатыльников куда чаще.

Мэтью обратил на падчерицу внимание сразу, едва та повзрослела. Трини было уже тринадцать, и она прекрасно понимала, чего хочет от нее отчим. Он не брал ее силой, поэтому внезапное приобщение к миру взрослых ей даже понравилось. Особенно то, что все должно было происходить в строжайшей тайне — не только от матери, но и от всех вокруг. Так продолжалось года два, пока Мэтью не начал зверски пить. Напившись, он неизменно лез к падчерице. Ему теперь было наплевать, что подумает жена или кто другой. И скоро о его непотребном поведении знали уже многие.