Жереми Фель - Волки у дверей

– Да уж, не без того – видать, ты не подумал, в каком дерьме мы могли оказаться из-за него! Займись-ка им этой же ночью – отвези туда же. Виктор потом подъедет. Бенжамин, еще не оправившийся от удара, хотел было встать и кинуться бегом к дому, но Франк с Эрваном ему не дали – они залепили ему рот скотчем и швырнули в кузов грузовичка. Эрван, забравшись туда следом, связал его по рукам, а третий их напарник сел за руль. Франк все время держался в сторонке. Бенжамин закричал – Эрван шарахнул его по лицу, и он ударился головой о железную стенку кузова. – Скажи хотя бы, куда ты собираешься его везти? – с притворно озабоченным видом спросил Франк. – Не скажу, тебе лучше не знать, да ты не волнуйся, хлопот он нам больше не доставит, – рассмеявшись, ответил Эрван. Франк на прощание кивнул – водитель захлопнул дверцу изнутри. И грузовичок тронулся с места. Последнее, что видел Бенжамин, как Франк спокойным шагом направился к дому.

– Тебе повезло, ты в моем вкусе – то, что надо, – проговорил Эрван, потрепав его за щеки.

– Иначе тебе уже давно была бы крышка, можешь мне поверить…

Бенжамин начал брыкаться – Эрван схватил его за шею и поцеловал прямо в губы, чтобы заглушить готовый сорваться с них крик.

– Теперь ты мой, – сказал он, смачивая хлороформом большой кусок тряпки. Скоро мы здорово с тобой позабавимся, ты даже не представляешь…

Он приложил тряпку ему к лицу – Бенжамин стал терять сознание, силясь представить себе лицо матери, чтобы оно, точно путеводный светоч, вело его сквозь мрак. Он очнулся в каморке, похожей на погребок с довольно низкими стенами, обложенными кирпичами. На нем были только трусы, а сам он был прикован за запястья и лодыжки к стойкам старенькой железной кровати. Он снова попытался высвободиться, но оковы оказались слишки крепкими. В другом конце каморки висело привязанное к балке безжизненное тело Оливье Гранже. Изуродованное похлеще, чем тело Натана. Вот он, пропавший пять месяцев назад. – Гляди-ка, проснулся, – сказал Эрван, входя в каморку.

– Ты проспал десять часов с лишком – знать, рука у меня оказалась тяжеловата. Тем не менее спешу тебя обрадовать: тело твоего дружка Натана нашли нынче утром, в самую рань. Не сомневаюсь, это твоих рук дело… что ж, браво, ты это ловко придумал – такая новость взорвет общественность, как бомба, пусть и небольшая. Но видишь ли, какая штука: к нашему счастью, мне только что отзвонился Бертран – сказал, что Франк, как только мы уехали, пустил себе пулю в лоб.

Рано или поздно полиция все равно вышла бы на него, и он это знал. В конечном счете, все, что ни делается, к лучшему. Виновник у легавых есть – глубже копать они не станут. А тебе придется жить с чувством вины за его смерть, во всяком случае, то время, что у тебя еще остается, – не думаю, что ты будешь такой же живучий, как твой предшественник…

Эрван, насвистывая, разделся. – Сейчас твоя несчастная мамаша, должно быть, совсем потеряла голову, – продолжал он. – Дорогой муженек вдруг оказывается убийцей-извращенцем и кончает с собой, а тут еще родной сынок куда-то пропадает…

Тебе надо было бы пораскинуть умишком, прежде чем очертя голову нырять в это дерьмо, – по крайней мере, избавил бы ее от всего этого ужаса, а то проснулась, и тут на тебе – труп Франка. Да и потом, все эти мерзости, которые ей придется про него узнать! Мне ее уже жалко, черт подери! Кто теперь ее утешит, как думаешь? Мне вот стало чего-то одиноко после того, как моя женушка меня бросила, так, может, как-нибудь ей позвонить, а вдруг? Вне себя от ярости, Бенжамин бросился на него – но, дернувшись в наручниках, только изодрал себе запястья. Франк, вывозив все штаны в земле, к своему ужасу, обнаружил, что в темнице пусто. Вся жизнь псу под хвост. Смекнув, что ему крышка, он тут же в бессильной злобе засунул дуло винтовки себе в рот. А мать?..

Что сейчас делает? О чем думает? У Бенжамина на глазах выступили слезы, когда он представил себе, каково ей теперь там одной, после того как на нее вдруг обрушился весь этот кошмар, от которого уже не избавиться. Он сидит здесь взаперти и ничем не может ей помочь. Но ведь это не его вина. Вернулся Эрван – он бросил свои трусы на стул, обнажив в свете лампы свое голое тело, сальное и обрюзглое, и тут же навалился на него, прижимаясь к нему так плотно, что между ними не осталось ни капли воздушного пространства. Бенжамин не сводил глаз с обезображенного лица Оливье. Ему казалось, что тот глядит на него, хотя он понимал – этого не может быть. Оливье, в конце концов, удалось сбежать из этого подвала, причем единственно возможным способом. – Франк потерял бдительность, – ухмыляясь, проговорил Эрван. – Вот и поплатился, зато я обещаю – когда натешусь с тобой вдосталь, тебя никто не найдет.

Бенжамин закрыл глаза, чтобы не видеть, что Эрван вытворяет с его телом. Под его натиском, причинявшим боль, которая казалась совершенно невыносимой, он закричал так, что едва не надорвал себе горло. Трупа Оливье уже не было – в пустоте висели только цепи. Бенжамин изо всех сил старался не думать о том, что скоро и он сам исчезнет, когда тело его превратится в сплошное месиво или когда Эрван натешится им сполна. Натан теперь был со своими родителями. Бенжамин представил себе похороны: его родня, большинство товарищей по лицею – все пришли отдать последний долг на могилу, усыпанную цветами. А его там не будет. Заметит ли кто-нибудь, что его нет? Вспомнит ли кто о нем? Будет ли кого-то волновать и его участь?

Эрван приходил к нему почти каждый день – приносил поесть, но только хлеб, йогурты и сыр. Иногда он оставался с ним и наблюдал, но не трогал – сидел за столом и что-то писал или слушал радио, довольствуясь одной только мыслью, что он принадлежит ему всецело. Бенжамин уже перестал умолять, чтобы он его отпустил. Когда он сидит тихо, Эрван избивает его меньше. Иногда парню казалось, что Эрван его обманул, – Франк жив и сидит в тюрьме, а мать пребывает в добром здравии и только волнуется по поводу его исчезновения. Но в таком случае что ей мог рассказать Франк? Этот гад уж наверняка придумал кучу всяких причин, чтобы объяснить его исчезновение. И каждая служила ей утешением. В общей сложности их оказалось восемь человек – лица некоторых были ему знакомы, вот только имен он не помнил. Они хаживали сюда, как в частный клуб, болтали про жизнь в соседней комнатенке, пили пиво и смеялись. А после приступали к тому, ради чего спускались в эту подземную темницу: насиловали и истязали подростка, привязанного к балке. Бенжамин силился не закрывать глаза, чтобы запомнить их лица и тела до мельчайших подробностей на тот случай, если ему все же удастся сбежать отсюда и заявить в полицию. Порой он смирялся с мыслью, что ему уже никогда не выйти живым из этого погреба, что проведенные здесь жуткие часы будут последними в его жизни и что за это время он постепенно забудет все хорошее, что было с ним прежде. А потом он присоединится к остальным – тем, кто прошел тот же путь до него, своим товарищам по несчастью, которые, все как один, ушли из этого мира гораздо раньше и теперь, должно быть, ждут его по ту сторону жизни. И там он, конечно же, встретится с Натаном.