Либба Брэй - Логово снов

Гиганты науки,

Нильс Бор и Альберт Эйнштейн,

Исследуют крошечную вселенную атома.

Атом. Меньше, чем в силах разглядеть человеческий глаз,

Но обладает силой изменить весь наш мир!

Как фермер собирает урожай со своих полей,

Так и мы можем пожать невероятные блага благодаря атому!

Картинка сменилась, и темноволосый мужчина, пригожий, как кинозвезда, замахал восторженным толпам с палубы своего открытого автомобиля. Лин улыбнулась; лицо ее купалось в белом экранном свете.

Джек Марлоу объявляет открытие

Выставки «Будущее Америки»

В Нью-Йорк-сити.

Исполинские губы мистера Марлоу безмолвно двигались рядом с микрофоном; аудитория на площади жадно внимала его словам. Экран снова почернел.

«Некогда великие мореплаватели бороздили бурные моря

В поисках возможного и невозможного.

Сегодня мы точно знаем, что возможно.

Мы сами построили то, что многие считали невероятным.

Мы построили Америку.

И мы – оплот ее великого будущего.

Будущего, полного отваги, вдохновения, демократии и исключительных людей!»

На мгновение Лин представила себе другие титры… возможно, когда-нибудь их тоже будут крутить вот так на экране… и там она будет одним из этих гигантов науки, пожимающих руку великому человеку вроде Джека Марлоу, а родители станут с гордостью глядеть на нее. Ведь вполне возможно, что все эти сонные путешествия станут ключом к научным открытиям, которые воплотят ее фантазии в реальность. И раз они с Генри могут уходить в иное измерение сна и создавать в этом призрачном мире что-то новое… возможно, время и пространство и да, даже сама материя – не более чем творения человеческого разума. Возможно, их творчеству и их странствиям воистину нет никаких пределов – если только научиться по-другому видеть.

Тапер заиграл что-то бодрое, возвещая о начале «Младшего брата». Лин надежно надвинула серую шляпу на уши, подхватила пальто и костыли и двинулась на выход мимо изумленного швейцара.

– Но, мисс, кино только начинается!

– Я в курсе, – успокоила его Лин. – Я хотела посмотреть только выпуск новостей.

Снаружи, на Сорок Второй, успело стать сильно холоднее. На ветру танцевала мелкая снежная крупа. Дыхание зябкими облачками вырывалось изо рта, но сейчас Лин вдохновляло даже это. Энергия… Атомы… Ци… Газетчик выкрикивал свежие заголовки: «Китайская сонная болезнь распространяется! Мэр клянется не допустить новой эпидемии испанки на нашем веку! Чайнатауну грозит полный карантин!» – и счастье Лин растаяло, как снежинки, как сны, как кинообразы Джека Марлоу… Она спрятала лицо в воротник, поглядела туда и сюда, и медленно побрела по улице.

Какая-то толпа запрудила тротуар и выплеснулась на проезжую часть; таксисты громко гудели, сообщая миру о своем недовольстве. Вперед уже было никак не пройти и обойти пробку тоже. Лин бы охотно спросила у кого-нибудь, что там происходит, да не хотела привлекать к себе лишнего внимания. Тяжелый воинственный барабанный бой повис над улицами – похоже на парад, и Лин ввинтилась на всякий случай в толпу, чтобы лучше видеть.

И да, она увидела. Барабанщики и дудочники шли впереди, предваряя стройные шеренги людей в белых балахонах и капюшонах, в ногу марширующих по Бродвею, размахивающих американскими флагами, несущих транспаранты с горделивыми надписями: «СОХРАНИМ АМЕРИКУ БЕЛОЙ – СОХРАНИМ ЕЕ БЕЗОПАСНОСТЬ!» и «ЗРЯЩЕЕ ОКО ДА НЕ УСТАНЕТ!». Кругом Лин зеваки аплодировали, свистели, приветствуя рыцарей Ку-клукс-клана.

– Простите, извините! – Лин начала проталкиваться против течения, надеясь поскорее вырулить обратно на Сорок Вторую; где-то там был автобус до дома…

Какой-то парень оскалился на нее.

– Эй, тут одна из этих чертовых китаёз лезет!

Все в ней так и окаменело от страха. Ну зачем она так поторопилась избавиться от Грейси и Ли Фань. Спокойно, просто иди на остановку; главное, добраться до остановки , сказала она себе, продолжая идти. Но парень с друзьями уже шагали за ней.

– Эй, ты… девчонка! – Голос уже не смеялся; его обладатель явно решил что-то доказать себе и миру. – Ты далеко собралась? Я с тобой разговариваю!

Сердце Лин глухо бухало; назад она оглянуться не отваживалась. Преследователи, впрочем, были уже близко, а автобус – увы, слишком далеко. Всего каких-то три месяца назад она могла бы кинуться наутек; теперь же лязганье ножных скоб гонгом гремело в голове, а руки тряслись от попыток так быстро двигать костылями. Стоит неправильно поставить ногу, и потеряешь равновесие, упадешь, а там… Некоторые прохожие наблюдали за происходящим с выражениям вялого недовольства на лицах, а один даже проблеял:

– Эй, вы! Оставьте ее в покое!..

Но в основном люди мельком глядели на них и просто шли дальше. Никто не заступил шпане дорогу. Лин держала голову низко, но глазами рыскала по улице, ища место, куда можно было бы рвануть за помощью. Неоновая вывеска в витрине ресторана похвалялась: «ЛУЧШИЙ РОСТБИФ В НЬЮ-ЙОРКЕ», – а ниже красовалось простое (и совершенно новое) рукописное объявление: «Китайцам вход воспрещен».

– Ты что-то далеко от дома забралась! – выдал человек за спиной. – Ты вообще английский-то знаешь?

Он уже был совсем близко; она чуяла запах его одеколона после бритья. Справа мелькнула гигантская афиша театра «Новый Амстердам». Лин сменила курс и поспешила туда. Внезапно костыль ушел глубоко в рытвину, немилосердно дернув все тело назад. Она чуть не зарыдала. И тут из переулка со служебным входом вышел Генри, дыша теплом на закоченевшие руки.

– Генри! – взвизгнула она. – Генри!

Он увидал ее, рука на автомате взлетела… и замерла в воздухе.

– Помоги м… – Ком льда пополам с грязью ударил ее, выбил из равновесия, и Лин упала.

Сумочка покатилась наземь, замок отлетел, и все содержимое рассыпалось по мостовой.

– Грязная китаёза! Вали домой! – прокричал довольный собой юный американец, проносясь мимо с друзьями и хохоча во все горло.

Я уже дома, хотела было сказать Лин, но слова вмерзли ей в горло, и она осталась сидеть в луже посреди Сорок Второй улицы.

– Трусы! – заорал Генри.

Он уже был рядом, помогал встать, подбирал костыли, сгребал с тротуара ее вещи и совал их обратно в сумку.

– Лин! С тобой все нормально?

– Я в-в пор-рядке, – выдавила она; в глазах стояли слезы. – Мне… мне просто надо домой.

– Хорошо, я тебя провожу, – Генри осторожно отряхнул грязь с ее пальто.

Тут его взгляд впервые упал на ее скобы, на ее костыли и безобразные черные ботинки, и улыбка на мгновение померкла. Однако тут же вернулась, слишком любезная, какая бывает у вежливых людей, которые не хотят вас расстроить. И тогда слезы, которые она таким трудом держала подальше, потекли по лицу, сразу все, горячие и позорные.