Хассо Грабнер - Грань тьмы

— Я подчиняюсь власти и силе, — ответил Йенс.

Смерив его взглядом с головы до ног, генерал прохрипел:

— …вон отсюда!

Когда дверь за Паульссоном закрылась, Мюллер, уже несколько овладев собой, обратился к Бурмейстеру:

— И не сомневайтесь, обер-лейтенант: гнать его взашей, гнать, да поскорее — вы меня поняли?

Йенс Паульссон сообщил руководству Патриотического фронта, что с ним произошло. Остановились на том, чтобы ничего в спешке не решать, утро вечера мудренее. Арне Бё и Сольвейг пошли посоветоваться с Кнутом Крогом.

— Что за никчемный героизм! Этот ваш Паульссон…

Арне хотел было что-то сказать, но Кнут только отмахнулся:

— …Никогда он ничему не научится. Десятки тысяч людей прочли эту гамсуновскую блевотину, никто кроме стыда и презрения ничего к нему не испытывает, плюнуть на эту газету, и то противно, а Йенс Паульссон считает дело настолько важным, что готов пойти из-за него на смерть. Бургомистром ему во всяком случае не быть! И на его место поставят нацистского приспешника! Идиотизм!

— Ты судишь чересчур строго, — сказал Арне, но Кнут еще больше распалился.

— Слишком строго? Ему пора бы поумерить свой пыл. А Патриотический фронт должен принять решение о том, чтобы бургомистр Паульссон написал прочувственную статью и повесил рядом с творением рук господина Гамсуна.

— Никогда Йенс Паульссон ничего подобного не напишет, — возмутилась Сольвейг.

— Если для человека личная обида важнее успеха общего дела, значит, он превыше всего, и нашего дела тоже, ставит свое самолюбие, свою честь и свои амбиции.

— Ты не имеешь права обвинять в этом Йенса Паульссона, — запротестовал Арне Бё.

— Я тоже о нем лучшего мнения, — согласился Кнут. — Поэтому пусть напишет. Бургомистр Паульссон нам нужен. Он не должен допустить, чтобы его сменили.

На ближайшем заседании Хьеммефронта Арне Бё настоял на проведении в жизнь идеи Крога. Поначалу Йенс возражал, но в конце концов согласился. Густава Хенриксена его решение несказанно удивило. Он тоже считал, что на встрече с генералом Паульссон повел себя необдуманно, опрометчиво. Но если уж так случилось — надо свою позицию отстаивать. Пусть немцы никогда не смогут сказать, будто знают норвежцев, которые в запальчивости бог весть что наговорят, а потом сразу идут на попятную. Но конструктор промолчал, надеясь, что, оставшись наедине с собой, бургомистр вновь обретет присущую ему непримиримость.

Комендант Бурмейстер оказался в весьма затруднительном положении. Приказ генерала Мюллера об отставке бургомистра Рьюкана был отдан ровно сутки назад. Целый день Бурмейстер размышлял над тем, кем бы его заменить, но так ничего и не придумал. Углубившись в свои мысли, он даже не расслышал, когда ординарец доложил о приходе криминалькомиссара Кайзера. Тот явился в самом распрекрасном настроении. Он прямо от профессора Хартмана. Что касается Кайзера, то он бурно и довольно многословно приветствовал «старого знакомого». Нет больше никаких норвежских судов, которые стоило бы оценивать или покупать, объяснил он свое появление. Их либо реквизировали, либо разбомбили англичане, либо кто-то скупил уже по сходным, разумеется, ценам. Вот так гримасы судьбы лишили его почтенной профессии и возможности с достоинством зарабатывать свой хлеб насущный, пришлось предложить свои услуги государству — и вот он на месте руководителя службы безопасности в Рьюкане. Работа — как и всякая другая, человека не позорит.

Все эти доводы Кайзер и высказал Хартману. Профессор, человек от жизни далекий, безоговорочно ему поверил — так, по крайней мере, полагал Кайзер. Удалось ловко обойти опасный прибрежный утес.

По дороге от Хартмана к коменданту Кайзер заметил перед зданием ратуши необычное скопление населения. Из любопытства он подошел поближе. Люди читали статью бургомистра Паульссона. Кайзер сносно владел норвежским и сумел разобраться в написанном. На свою память он тоже не жаловался и поэтому смог передать ее содержание Бурмейстеру почти дословно: «Граждане Рьюкана! Норвежцы! Хотя «Насьонен» напечатал эту статью Кнута Гамсуна несколько дней назад, я советую и прошу всех вас прочесть ее снова. Позор нам всем, если найдется хоть один норвежец, который ее не прочтет. То, о чем пишет Кнут Гамсун, должно интересовать каждого норвежца, затронуть глубину его сердца. Намерения авторы ясны, язык понятен — писатель раскрылся перед норвежским народом; и народ будет прав, если услышит его голос. В этом я глубоко убежден и рассчитываю, что найду вашу полную поддержку».

«Сукин он сын, этот Паульссон», — подумал Бурмейстер. Писатель, видите ли, «раскрылся», а не «разоблачил себя», например. Генерал прав: гнать его к чертям! Но когда, сейчас? Паульссон подаст жалобу на имя генерала. И генерал может сказать: «Вы что это, обер-лейтенант? Я научил человека уму-разуму, а вы его за это смещаете?» Убеждать генерала в двусмысленности этой статьи — напрасный труд. «Меня, Мюллера, убеждать незачем, это я убедил упрямого норвежца! И если вы, обер-лейтенант, этого не понимаете!..» Да, такой или примерно такой будет реакция генерала. А что скажет о статье бургомистра новый шеф гестапо? Кайзер же, в свою очередь, хотел выяснить, столь ли комендант глуп, чтобы принять подобную писанину за чистую монету. Некоторое время они оба ходили вокруг да около, но своего истинного мнения о статье не высказали. Сошлись на том, что это типичная для местных либералов манера излагать свои мысли. Короче говоря, ни рыба ни мясо. Тем не менее следует заметить, что главные свои ошибки бургомистр осознал. Понял, по крайней мере, что хозяева в доме — немцы. Пока что он пытается говорить об этом завуалированно, перестраховываясь, таковы уж они все, либералы марксистской школы. Но — начало положено. Отныне он у них на мушке.

Визит криминалькомиссара Кайзера несколько встревожил Гвидо Хартмана. Гестапо всерьез включилось в игру. Хартман долго размышлял над тем, не дал ли он сам поводов для подозрений, но никаких заметных ошибок в своем поведении не обнаружил. Не исключено также, что его появление здесь связано с главной задачей — производством тяжелой воды. Эта мысль его успокоила. Еще бы: пусть этот гестаповец и способен разъезжать по миру под личиной оценщика или покупателя судов, этого недостаточно, чтобы овладеть основами ядерной физики. Пока что установка высокой концентрации представляет собой жалчайшее зрелище, и вызывает удивление, с каким спокойствием четверо немецких специалистов под руководством инженера Хартштейнера в этих «останках» разбираются. Каждую гайку и винтик подберут, зарегистрируют, почистят и отполируют. Они уже имели стычки с доктором Нентвигом, которого не устраивала их медлительность и обстоятельность. Но Хартштейнер на своем чистейшем франкфуртском наречии заявил, что в военное время цветные металлы дороже хлеба насущного, и он никогда и никому не позволит действовать вопреки интересам рейха.