Хассо Грабнер - Грань тьмы

Подойдя к буфету, она почувствовала, что у нее закружилась голова, а каждый мускул лица онемел, словно на сильном морозе. «От виски, наверное», — подумала она. Элизабет не любила виски, но случай был слишком уж особенный. Она наконец написала письмо. То самое ужасное письмо, которое нужно было написать во что бы то ни стало.

Она с такой силой поставила рюмку на буфет, что у нее отломилась ножка.

— Какая ты глупенькая, Элизабет, — сказала она себе. — К чему такая сила!

Хорошо, что при этом не было Джона… Именно из-за таких пустяков между ними иногда происходили отвратительные сцены. Ну ничего, таких сцен больше не будет, потому что и ее-то самой тут больше не будет. Она взяла другую рюмку и с преувеличенной осторожностью поставила перед собой.

Элизабет долила виски водой, подошла к маленькому столику и медленно опустилась в мягкое кресло. На столе лежало письмо.

— Почерк какой-то неуверенный, — пробормотала она и тщательно, словно на уроке красноречия, выговаривая слова, прочла вслух: — «Капитану 3-го ранга Джону Шэдде, корабль военно-морских сил Великобритании «Возмездие». Адмиралтейство. Лондон».

— Джону Шэдде, — повторила она. — Джону Шэдде… — И тут уголки губ у нее опустились, она уткнулась лицом в спинку кресла и разрыдалась. — Джон! Джон! — между рыданиями твердила она. — Что ты сделал! Что ты сделал с нами!

Наплакавшись, Элизабет подошла к зеркалу и кое-как привела себя в порядок. В гостиной она снова увидела письмо на столе и решила, как только стемнеет, выйти и опустить его в почтовый ящик.

«Письмо он получит в Копенгагене, — мелькнуло у нее. — Что он подумает, когда прочитает его?» А впрочем, пусть думает что угодно, никакого значения это уже не имеет. Она решила раз и навсегда и не изменит своего решения. Ей тридцать три года; он раздавил, уничтожил ее собственное «я». Если она хочет остаться человеком, иметь собственную жизнь, она должна уйти от него. Сейчас, когда она нашла в себе силы навсегда порвать с ним, не может быть и речи, чтобы вернуться к прошлому. Развод оформляют адвокаты Пинкертон и Пайлингс, билет для поездки в Австралию она уже заказала. Элизабет схватила письмо и выбежала из дому.

Вернувшись на лодку, Шэдде предложил Эвансу выпить у него перед сном виски. Впрочем, это было не столько приглашение, сколько приказ, и валлиец подчинился, хотя пить ему не хотелось.

Шэдде наполнил бокалы, сделал приглашающий жест и опустился в кресло. Он сидел молча — угрюмый и насупившийся, занятый своими мыслями, и только нервное постукивание пальцев по столу выдавало его состояние.

Рис Эванс несколько раз пытался завязать разговор, но Шэдде отвечал сухо и односложно. В конце концов, пробормотав несколько слов извинения, валлиец ушел, а Шэдде еще глубже погрузился в кресло, опустив голову на грудь. Он долго просидел так и лишь около часа ночи перебрался на койку. Но сон не приходил. То одна, то другая проблема вставала перед ним — нескончаемая вереница проблем! — и каждая требовала немедленного решения. Вот хотя бы эта ссора с первым помощником в Скансене… Вообще, из-за чего она началась? Из-за Саймингтона? Не только из-за него, скорее из-за легкомыслия и глупости, какую проявили его офицеры, когда он заговорил о необходимости превентивного удара по России. Неужели они не понимают, что не видят опасности, на которую он им указал? Наступает время серьезных испытаний, а Запад подобно кораблю без руля и без ветрил беспомощно позволяет увлекать себя по течению. Слишком размякли, раздобрели англичане от долгих лет спокойной жизни и теперь лишь посмеиваются, когда им говорят о надвигающейся опасности. Нужен человек, который открыл бы им глаза. История свидетельствует, что в Англии в подобные периоды всегда находился такой человек. Что ж, найдется он и теперь!..

Вне всякой связи с предыдущим Шэдде вдруг вспомнил об Элизабет, и сердце его болезненно сжалось Обычно мысли его о жене не покидали ни днем, ни ночью, а вот сегодня он почему-то забыл о ней. Он уже давно не получал от нее ни строчки; не ответила она и на его последнее письмо. С тяжелым чувством, словно в дурном сне, он вспомнил, что в последних письмах она намекала на желание уйти от него. Это было так непохоже на Элизабет, что вначале он не обратил внимания на ее слова, и лишь много времени спустя до него дошло, что она действительно может его бросить. Впервые так прямо, с такой откровенностью она написала, что несчастлива с ним, и это потрясло его. Почему? Мысль потерять Элизабет ужасала его. Кроме нее и ее любви, у него никого и ничего не было. Она одна понимала его, только она одна была для него дороже всех и всего на свете, дороже даже «Возмездия». Уж это-то она должна бы знать! Ну а если все же не знает? Он не может сказать ей об этом вот так прямо, в глаза. Ни за что! Но ведь есть вещи, которые человек должен понимать без слов.

За всю совместную жизнь с Элизабет, подумал Шэдде, ему никогда не приходилось ломать голову над их отношениями. Жена всегда оставалась где-то в тени, где-то там, где ей и полагается быть, и ему никогда не приходила мысль, что может быть как-то иначе, как-то по-другому. И вот теперь она заговорила о своем намерении бросить его, и ему казалось, что все вокруг рушится. Прошло уже десять дней, как он послал ей из Осло письмо и потребовал объяснения. Десять дней — и ни слова в ответ…

Обуреваемый мрачными мыслями, терзаемый сомнениями, усталый, он долго ворочался на койке, не видя впереди никакого просвета. Лишь под утро он задремал, но и во сне, больше похожем на кошмар, он видел перед собой то Саймингтона, то Кавана, то Элизабет.

Примерно в то время, когда офицеры «Возмездия» появились в ресторане «Соллиден» в Скансене, механик Эрнест Кайль забрел в другое подобное заведение, правда, гораздо более скромное и расположенное в иной части Стокгольма.

Вместе с группой других членов экипажа Кайль был отпущен на берег в тот вечер в восемнадцать ноль-ноль, но вскоре, как случалось всегда, оказался, что называется, «третьим лишним». Его дружки разбились на маленькие шумливые группки, и никто из ребят не пригласил его в свою компанию, сам же он, Эрнест Кайль, не собирался навязывать кому бы то ни было свою персону. Они не хотели его общества, ну и прекрасно! Во всяком случае, он ничего не терял от этого. Он с удовольствием побудет один… Вообще-то он чувствовал себя одиноким, но на то тут и чужая страна. О чем говорить с местными жителями, если они не знают твоего языка?

Кайлю мучительно захотелось в эту минуту оказаться дома, в Саутси, поболтать с матерью на кухне, где всегда так тепло и уютно. Отец у него никудышный — или пропадает в трактире, пропивая очередную получку, или бранится на кухне с матерью, частенько пуская в ход кулаки. А вот мать замечательная. Правда, временами и она брюзжит, жалуется на усталость, но зато всегда хорошо его понимает, всегда рада его видеть. «Ты обязательно должен найти себе хорошую подружку, Эрни», — твердит она, когда он толчется на кухне и не знает, чем занять себя. А он ей: «Не нужны мне никакие подружки, мам, пока у меня есть ты!»