Хассо Грабнер - Грань тьмы

— Меня это вовсе не удивляет, — заметил Эванс, рассматривая на свет вино в рюмке, как обычно делал Шэдде.

— Вот видите, даже вы не хотите относиться к этому со всей серьезностью, — с упреком сказал Шэдде.

— Это очень трудно.

— Знаю. В том-то и состоит опасность. Не далее как сегодня утром первый помощник заявил на мостике о своем неверии в то, что когда-нибудь возникнет необходимость использовать «Возмездие» в настоящем деле. И это говорит офицер, первый помощник командира боевого корабля! Вы понимаете теперь, что я имею в виду? Вы понимаете, насколько это опасно? Мы же идем к новому Пирл-Харбору! А эти люди убеждены, что ничего подобного у нас произойти не может. — Шэдде отставил рюмку, оперся руками о колени, ссутулился и пристально посмотрел на Эванса. — Вы знаете, о чем я думаю?

— О чем же?

— О том, что совершенно неожиданно наступит день, когда наш корабль по-настоящему покажет, какую силу он представляет, — торжественно заявил Шэдде с такой убежденностью, что Рис Эванс даже несколько растерялся.

— Меня бы это… меня бы это крайне удивило, — запинаясь, ответил он.

— Да, да, такой день наступит, — не обращая внимания на ответ Эванса и все так же в упор глядя на него, продолжал Шэдде. — И знаете, что волнует меня?

— Что это будет последний день нашей планеты?

— Вовсе нет, — раздраженно отмахнулся Шэдде. — Я боюсь, что именно тогда, когда придет время действовать, среди экипажа начнутся дискуссии и болтовня… если мы заранее не укрепим дисциплину и порядок. Не забывайте, что не меньше половины экипажа выступает за запрет атомного оружия.

Смущенный Эванс молчал.

Шэдде еще больше нахмурился.

— Да. И врач примется объяснять, что все они очень милые люди, но не всегда в состоянии определить, что хорошо, а что плохо, и что их нужно не наказывать, а благодарить и помогать им.

— Вы, конечно, шутите, сэр, — натянуто улыбнулся Эванс.

— Какие шутки! — воскликнул Шэдде. — Тут уж не до шуток!

Угрюмый, замкнутый Шэдде погрузился в свои думы. Спустя некоторое время Эванс решил заговорить на другую тему.

— После прихода в Портсмут вы намерены взять отпуск, сэр? — спросил он.

— Вероятно, — буркнул Шэдде.

— И, как собирались, отправитесь с женой на машине по Франции?

Шэдде встал и долго возился у полки, переставляя с места на место книги.

— Не думаю, — наконец отозвался он.

— Решили изменить свои планы, сэр?

— У меня нет никаких планов.

— Но вы же сами говорили мне об этом?

К удивлению Эванса, Шэдде резко повернулся к нему и гневно крикнул:

— Черт возьми, не суйте нос в мои личные дела! — Однако он тут же взял себя в руки: — Извините, пожалуйста, но у меня, возможно, скоро не будет жены.

— Она больна? — озабоченно спросил инженер.

— Нет, насколько мне известно, она совершенно здорова, но хочет уйти от меня… Ну а сейчас я должен заняться работой. Вы свободны.

— Слушаюсь, сэр, — все больше удивляясь, ответил Эванс.

Тем временем Баддингтон в тиши своей каюты просматривал личные карточки некоторых членов экипажа «Возмездия». Сделав кое-какие заметки в блокноте, он отложил дела в сторону и принялся внимательно рассматривать клочок серого шелка.

Как только по судовому радио пробило семь склянок, Баддингтон запер в ящик стола карточки и шелк, тяжело вздохнул и вновь взялся за изучение справочника по кондиционированию воздуха. Он даже покраснел, вспомнив, как утром, обсуждая со Спрингером и Шепардом какой-то дефект в воздухопроводе, не смог ответить на самый простой вопрос и как оба они пытались скрыть свое удивление. Надо было обезопасить себя от повторения подобных казусов.

Вскоре после полудня лодка всплыла недалеко от мыса Акон. Шэдде тотчас отправил в адмиралтейство телеграмму о всплытии, адресовав ее одновременно командиру «Массива» в Гетеборг. По его приказанию лодка легла на курс 262 градуса, развив скорость в восемнадцать узлов.

Во второй половине дня юго-западный ветер несколько изменил направление и перешел в западный, небо заволокли тучи, порывами налетал дождь и видимость ухудшилась. Волнение на море доходило до десяти баллов, и вахтенные на мостике вскоре промокли до нитки. В тринадцать ноль-ноль Шэдде распорядился снизить скорость до двенадцати узлов, и люди с облегчением вздохнули.

После ленча Шэдде, не раздеваясь, лег на койку и впервые за последние дни забылся глубоким сном. Вскоре его разбудили какие-то непонятные звуки. Некоторое время он лежал неподвижно, пытаясь понять, что происходит. Часы показывали десять минут четвертого, значит, прошло около часа, как он ушел с мостика. Шэдде протер глаза, взглянул на указатели курса и скорости и снова уловил те же звуки. Ему пришлось долго вслушиваться, прежде чем он наконец все понял. Откуда-то, словно издалека, доносилось приглушенное завывание джаза и хрипловатый голос певицы, тянувшей какую-то песенку… Так вот что его разбудило! Он еще не совсем проснулся, и у него мелькнула мысль, что на корабле происходит вечеринка с участием женщин, но качка тут же напомнила ему, что лодка по-прежнему находится в море.

Он снова прислушался. Теперь пел мужчина. Только сейчас Шэдде сообразил, что музыка и пение доносятся из кают-компании, и с трудом сдержал гнев. Он категорически запретил включать проигрыватель во время плавания, делая иногда исключение лишь для «собачьих вахт». Все офицеры «Возмездия» прекрасно это знали. Несомненно, знал и тот, кто включил проигрыватель, — недаром он приглушил громкость.

Шэдде подбежал к двери и приоткрыл ее. Однако в кают-компании оказался лишь О’Ши, мирно дремавший в мягком кресле. Радиола молчала. Все больше и больше распаляясь, Шэдде вызвал вестового, приказал ему найти виновника шума и немедленно прислать к нему.

Спустя несколько минут в дверь каюты Шэдде послышался стук и вошел Дуайт Галлахер.

— Вызывали меня, сэр?

— Это вы устроили концерт на лодке?

— Вы хотите знать, я ли включил проигрыватель? Да, я. Приобрел в Стокгольме небольшую вещицу на полупроводниках и вот решил опробовать. Извините, если потревожил.

— Знаете что, Галлахер, — холодно заговорил Шэдде. — Вы уже два месяца плаваете на моем корабле. Пора бы вам знать, в каких редких случаях я разрешаю включать музыку. На британском королевском флоте принято соблюдать дисциплину, хотя, видимо, на американском это считается не обязательным. Можете идти! — Он сердитым жестом руки выпроводил американца и с силой закрыл за ним дверь.

Еще долго Шэдде пытался успокоиться и уснуть, но безуспешно. Провалявшись некоторое время на койке, он уселся за письмо Элизабет, но после нескольких неудачных попыток написать что-нибудь связное отказался от своего намерения и минут десять сидел за столом, закрыв лицо руками. Потом он вызвал к себе главстаршину-радиста.