Дэн Браун - Инферно

Элизабет знала, что у нее был шанс и ей следовало остановить его прямо тогда. Она никогда не забудет, как умчалась с той встречи и исчезла в лимузине, направляясь через Манхэттен в международный аэропорт имени Джона Кеннеди. В стремлении узнать, кто черт возьми этот маньяк, она вытащила свой сотовый телефон, чтобы посмотреть на неожиданный снимок, который успела тогда сделать.

Когда она увидела фотографию, то громко выдохнула. Доктор Элизабет Сински точно знала, кто этот человек. Хорошие новости состояли в том, что за ним будет очень легко следить. Дурные — в том, что он был гением в своей области — он принял решение быть весьма опасным человеком.

Ничто не является более творческим… и более разрушительным, чем… блестящий ум с определенной целью.

Через тридцать минут по прибытии в аэропорт, она позвонила в свой офис и разместила фамилию этого человека в биотеррористических списках наблюдения всех соответствующих агентств на земле — ЦРУ, Центров по контролю и профилактике заболеваний США, Европейского центра по профилактике и контролю над заболеваемостью и всех их дочерних организаций во всем мире.

«Это — все, что я могу сделать, пока не вернусь в Женеву», — подумала она.

Усталая, она подошла к стойке регистрации со своим небольшим чемоданом и вручила представителю авиакомпании свой паспорт и билет.

— О, доктор Сински, — сказала служащая с улыбкой. — Очень приятный джентльмен оставил для вас сообщение.

— Простите? — Элизабет не предполагала, что кто-то имел доступ к информации о ее полете.

— Такой высокий, — сказала служащая, — с зелеными глазами.

Элизабет буквально уронила свою сумку. Он здесь? Как?! Она обернулась, оглядываясь на лица позади себя.

— Он уже уехал, — сказала сотрудница, — но он просил передать вам это. — Она вручила Элизабет сложенный лист бумаги.

Дрожа, Элизабет развернула бумагу и прочитала написанную от руки записку.

Это была известная цитата из работы Данте Алигьери.

«Самые жаркие уголки в аду оставлены для тех, кто сохраняет свой нейтралитет во времена величайших нравственных переломов». [46] Высказывание президента Дж. Кеннеди, приписанное им Данте. Ближайшая по смыслу цитата из Данте — строки 34–41 из Песни третьей «Ада»: «…То горестный удел Тех жалких душ, что прожили, не зная Ни славы, ни позора смертных дел. И с ними ангелов дурная стая, Что, не восстав, была и не верна Всевышнему, средину соблюдая. Их свергло небо, не терпя пятна; И пропасть Ада их не принимает…» ( прим. верстальщика ).

Марта Альварес устало посмотрела на крутую лестницу, которая вела из Зала Пятисот в музей второго этажа.

— Posso farcela. Я смогу, — сказала она себе. — Я сделаю это.

Как администратор по искусству и культуре в Палаццо Веккьо, Марта поднималась по этой лестнице бесчисленное множество раз, но с некоторых пор, будучи беременной более чем на восьмом месяце, она считала этот подъем слишком уж обременительным.

— Марта, может быть нам лучше поехать на лифте? — Роберт Лэнгдон выглядел озабоченным и показал жестом на маленький служебный лифт поблизости, который во дворце установили для посетителей с ограниченными возможностями.

Марта улыбнулась с благодарностью, но покачала головой.

— Как я говорила тебе вчера вечером, мой доктор говорит, что разминка полезна для ребенка. Кроме того, профессор, я знаю, что вы боитесь замкнутого пространства.

Лэнгдон, казалось, был сильно поражен ее комментарием.

— Ах, да. Я забыл, что упоминал об этом.

Забыл, что он упоминал это? Марта удивилась. Это было меньше чем полдня назад, и мы обсуждали в подробностях случай из детства, который стал причиной страха.

Вчера вечером, пока болезненно тучный спутник Лэнгдона, Дуомино, поднимался на лифте, Лэнгдон сопровождал Марту пешком. В пути Лэнгдон поделился с нею ярким воспоминанием, как в детстве попал в заброшенный колодец, что заставило его почувствовать почти изнурительный страх перед ограниченным пространством.

Сейчас младшая сестра Лэнгдона шла впереди и ее светлый «конский хвостик» болтался за ее спиной. Лэнгдон и Марта постепенно поднимались, несколько раз делая остановки, чтобы она могла отдышаться.

— Я удивлена, что вы снова хотите увидеть маску, — сказала она. — Если говорить обо всех экспонатах во Флоренции, эта вещица кажется наименее интересной.

Лэнгдон уклончиво пожал плечами.

— Я вернулся, главным образом, чтобы Сиенна увидела маску. Спасибо, между прочим, что снова позволили нам войти.

— Конечно.

Репутации Лэнгдона было вполне достаточно вчера вечером, и это убедило Марту открыть для него галерею. Но факт, что он был в сопровождении Дуомино означал, что у нее действительно не было выбора.

Игнацио Бузони — человек, известный как Дуомино — был чем-то вроде знаменитости в культурном мире Флоренции. Давний директор музея Домского собора, Игнацио курировал все аспекты самого видного исторического места Флоренции — Дуомо — массивный, красно-куполообразный собор, который доминировал и над историей и над горизонтом Флоренции. Его страсть к архитектурному памятнику, масса тела почти в четыреста фунтов и постоянно красное лицо, обусловили появление добродушного прозвища Дуомино — «небольшой купол».

Марта не знала, каким образом Лэнгдон познакомился с Дуомино, но тот накануне вечером позвонил ей и сказал, что хочет привести посетителя посмотреть в частном порядке посмертную маску Данте. Когда оказалось, что тот загадочный посетитель — известный американский специалист по символике, искусствовед-историк Роберт Лэнгдон, Марту воодушевила возможность сопроводить этих двух видных людей в галерею палаццо.

Теперь, когда они достигли вершины лестницы, Марта положила руки на бедра, глубоко дыша. Сиенна была уже почти около перил балкона, глядя вниз на Зал Пятисот.

— Моя любимая точка просмотра зала, — Марта задыхалась. — Ты получаешь совершенно другую точку зрения на фрески. Я предполагаю, что ваш брат рассказывал о таинственном сообщении, скрытом в одной из фресок? — Она указала.

Сиенна с энтузиазмом кивнула.

Пока Лэнгдон пристально осматривал зал, Марта наблюдала за ним. В свете окон бельэтажа она не могла не заметить, что Лэнгдон выглядел не так замечательно, как вчера вечером. Ей понравился его новый костюм, но он был небритым, и его лицо казалось бледным и утомленным. Кроме того, его волосы, которые вчера вечером были густыми и пышными, выглядели спутанными этим утром, как будто ему необходимо было принять душ.

Марта вернулась к фреске прежде, чем он поймал ее пристальный взгляд.

— Мы стоим почти на той высоте, где написаны слова cerca trova, — сказала Марта. — Можно увидеть слова невооруженным глазом.