Ранульф Файнс - Профессионал

Передав запасные части генератора посланцу коменданта, Джон усадил парня в пассажирский отсек «аугусты», пристегнул его ремнем и надел на голову наушники, после чего поднялся в воздух и взял курс на Ширайджу. Деревушка находилась всего в миле от лагеря Сайк, но она взгромоздилась на верхний край практически отвесного обрыва. Весь склон поднимался головокружительной лестницей орошаемых террас. Каждый ярус имел свой канал, который, переполняясь, сбрасывал лишнюю воду, и так до самой последней крохотной полоски этого плодородного сада, расположенной в трех тысячах футов внизу.

Экзотические растения с причудливыми листьями были увешаны плодами: здесь были финики, персики, миндаль, грецкий орех, всевозможные ягоды, бананы и гранаты, и это далеко не полный перечень. На нижних ярусах зеленели посадки сахарного тростника, и на всех террасах прохладный свежий ветерок колыхал лужайки люцерны.

Бортмеханик Али разговаривал с молодым арабом, а тот, прижавшись лицом к толстому плексигласу, то и дело показывал рукой вниз. Судя по всему, женщина работала в самых нижних садах. Джон медленно описал круг, развернувшись так, чтобы парню стали видны ступеньки террас. Вдруг молодой араб закричал в ларингофон, заставив вздрогнуть обоих авиаторов. Он увидел внизу свою жену.

Зависнув в шестистах футах над тем местом, где находилась жертва укуса, Джон отыскал поле люцерны, достаточно широкое, чтобы вертолет смог совершить посадку, не зацепив лопастями несущего винта стенку следующей террасы. Все трое побежали вниз через сады, туда, где в высокой траве лежала девушка. Ее лицо приобрело желтизну цветка шафрана. Джон сразу понял, что она уже мертва. Бедняжка, подумал он, умерла совсем одна и в страшных мучениях. Ее тело выгнулось дугой и окоченело, глаза были широко раскрыты, язык вывалился изо рта. На вид она была слишком молода для замужества – по прикидке Джона, не больше двенадцати. На шее жутко выступали распухшие гланды. Джон пощупал запястье – пульса не было. Он прикоснулся к глазу девушки, но никакой реакции не последовало. Рядом валялась растерзанная змея. Джон сразу определил, что это не кобра, а эфа, причем, судя по приплюснутой голове, песчаная эфа или эфа Шнайдера, очень ядовитая.

Парень опустился на колени перед мертвой. Он зажал ладонями рот, и по лицу потекли слезы. Джон обхватил араба за плечи, а когда начались безмолвные сухие рыдания, прижал его к себе.

Они осторожно перенесли маленькое тело в вертолет. Джон заранее предупредил радиста базы Сайк, и когда они вернулись, там уже ждал «лендровер» с носилками и мешком для перевозки трупов.

У Джона в памяти навсегда осталось лицо паренька, горестное и испуганное, как у раненой газели. Всю дорогу обратно в Сееб они с Али молчали. В тот вечер Джон ничего не сказал Бриджи, однако он был особенно нежен к ней и их трехлетнему сыну Оливеру.

Мейсон расплатился с таксистом у проделанной в городской стене бреши, через которую беспорядочно и шумно протекал утренний поток верблюдов и машин. Маскат, оживленный торговый муравейник, сильно изменился за год, прошедший с тех пор, как Мейсон в последний раз побывал в Омане. Полным ходом шло строительство нового порта, бульдозеры сровняли с землей значительную часть старого города, освобождая место под возведение современных административных зданий.

Дэвис никуда не торопился. Он вел себя, как и полагается иностранному рабочему, впервые попавшему в такой очаровательный город. Послонялся рядом со стройками, где работали преимущественно уроженцы Южной Азии, затем какое-то время разглядывал новое и старое в районе порта, после чего направился в обнесенный стеной базар Сур эль-Лаватийя, где торговали в основном выходцы из Синда, которые, сохранив язык и обычаи, заправляли миром коммерции из запутанного лабиринта Лаватийи.

Чтобы не потерять валлийца из виду, Мейсон был вынужден сблизиться с ним. Узкие проходы, пропитанные резкими ароматами, кишели людьми. Мейсон почувствовал целеустремленность в движениях своего «подопечного», до сих пор бродившего наугад. На голову выше большинства окружающих, он ухитрялся следить за перемещениями Дэвиса, но с огромным трудом, то и дело вызывая враждебные взгляды облаченных в белые халаты торговцев.

В одном месте, где проход разделился на три ответвления, дорогу Мейсону преградили две женщины, укутанные в черные платки.

– Мин фадлак! Инди мушкиля! [18]– закричал он, пытаясь протиснуться между ними.

Но женщины, массивные и круглые, словно советские толкательницы ядра, не обращали на него внимания. Их болтовня ни о чем лишь набирала силу: обе говорили разом, обе не слушали друг друга. Дэвис исчез.

Получасовые поиски среди прилавков Лаватийи и на прилегающих улицах оказались бесплодными, поэтому Мейсон поймал такси и поспешил вернуться в гостиницу. Рано или поздно Дэвис появится здесь, а Мейсону нужно было срочно кое-что подготовить. Теперь, когда валлиец проявил признаки активности, медлить нельзя.

Закрывшись у себя в номере, Мейсон собрал десять патронов «хорнет», затем нагрел ствол винтовки на утюге, который взял у горничной. Черный парафин расплавился, и он вытащил освободившийся стальной стержень. Затем нужно будет протереть ствол изнутри ветошью, смоченной в бензине. Положив в сумку ствол и приклад, Мейсон побросал туда же кое-какую одежду и снаряжение и заказал такси.

– Муаскар эль-Муртафа, – дал он указание водителю, имея в виду северный штабной комплекс Вооруженных сил султаната.

В воротах такси пропустили без вопросов; Мейсон внешне походил на офицера, каковым когда-то и был. В оманской армии служило больше четырехсот английских офицеров и сержантов, текучка была большая, и никто никого не знал в лицо.

В туалете при офицерской столовой Мейсон переоделся в форму Пустынного полка, которая отличалась от формы других частей султанских войск только цветом берета и ремня. Он с удовлетворением отметил, что за время, проведенное в Европе, не прибавил ни грамма. Отвечая на приветствия военнослужащих, Мейсон прошел к стоянке машин. Ровными рядами выстроились сотни армейских «бедфордов» и «лендроверов», а рядом с ними стояло такое же количество гражданских «датсунов» с небольшим вкраплением «мерседесов» старших офицеров.

Четко прописанная процедура личного пользования автомобилем была достаточно строгой, однако Мейсон плевал на все бюрократические требования еще тогда, когда из-за ограниченности людских ресурсов контроль был гораздо более жестким. Обнаружив «датсун» с торчащим в замке зажигания ключом, он выехал с территории комплекса, даже не вспомнив ни о каких «официальных каналах», и вернулся в «Маскатский залив». Машину он оставил на стоянке перед гостиницей, подальше от входа, чтобы армейские номера не привлекали внимание. Впрочем, это был лишь один белый «датсун» из многих. Мейсон вошел в фойе. Ключ от номера Дэвиса по-прежнему висел на доске, поэтому Мейсон устроился в дальнем углу со стаканом виски и довольно старым номером «Ньюсуик». Без коричневого берета Пустынного полка он был лишь обыкновенным офицером, отдыхающим после службы.