Николай Усков - Семь ангелов

Но это потом. Началось все с бытовых улучшений. Первым делом Климент пристроил к старому дворцу кухонную башню, увенчанную 18-метровым восьмигранным дымоходом. На нижнем этаже находилась печь, поверх нее, на нескольких уровнях, были установлены решетки и вертела для гриля, которые позволяли одновременно готовить еду для множества гостей. Папа любил шумные и обильные застолья. Вот меню одного из торжественных обедов Климента, рассчитанного на три тысячи гостей: 1023 овцы, 118 коров, 101 теленок, 914 козлят, 60 свиней, 10 471 курица, 1440 гусей, 300 щук, 69 центнеров бекона, 1500 каплунов, 3043 голубя, 6 центнеров миндаля, 2 центнера сахара, 46 856 сыров, 50 000 пирогов, 39 980 яиц, 95 000 буханок хлеба. Кроме того, за обедом было выпито 200 бочек вина.

После кухонной башни Климент возвел гардеробную. Папе надлежит одеваться только в лучшее. Блеск его одежд отражает сияние Царя Небесного. Например, в 1347 году на покупку сорока мер парчи из Дамаска было потрачено 1728 флоринов. Шелк заказывали в Тоскане, белую шерсть в Каркассоне, лен – в Париже или Реймсе. Из мехов Климент предпочитал горностая. Известно, что однажды он получил более тысячи шкурок горностая, которые пошли на утепление всевозможных мантий и пелерин.

Под гардероб викария Христа были отведены два из пяти этажей Гардеробной башни. Другое ее название – Башня омовений. Дело в том, что на первом этаже располагалась баня понтифика. Предпоследний ярус занимали личные апартаменты – Комната оленя, которую Климент использовал как кабинет и библиотеку. Стены были сплошь расписаны сценами охоты – основного развлечения средневековых государей. Когда папа уединялся, его окружали не лики святых и пророков, не откровения и страсти Христовы, а сцены беззаботной жизни на лоне природы: леса, полные диких плодов и птиц, белые борзые, преследующие оленя (отсюда название комнаты), серебристые щуки, вьющиеся в прозрачной воде, рыбаки, готовящие сачки и сети, соколиная охота, наконец, дети, резвящиеся на поляне под присмотром некоей дамы. Полагают, что на этой фреске Климент велел изобразить своих племянников или даже незаконных детей. А загадочная дама – не кто иная, как прекрасная Сесилия, графиня Туреннская, которая была замужем за племянником Климента. Судачили, будто она нередко наведывалась в личные покои папы. Неблагодарный Петрарка характеризовал их отношения пронзительным словом «инцест», хотя Сесилия была Клименту племянницей не по крови.

Гардеробная башня непосредственно примыкала к старой папской башне Бенедикта так, что их очень скоро стали воспринимать как единое целое. На последнем этаже гардеробной Климент устроил небольшую капеллу, которую освятил в честь архангела Михаила. Собственно, она и дала имя всему комплексу личных покоев папы – старой папской башне Бенедикта и пристроенной к ней гардеробной Климента. Их стали называть Ангельской башней.

Туда-то и вошел человек, которого Алехин заочно именовал лже-Гандоном. По осмысленным движениям и отсутствию аудиогида было понятно, что он не от мира сего, то есть не имеет никакого отношения к туристам, пасущимся в музее как овцы на лугу. Лже-Гандон шел уверенной походкой человека, прекрасно ориентирующегося в запутанных лабиринтах папского дворца. На лице его блуждала мечтательная улыбка: «Ах, люди, я бы с удовольствием уложил вас из пулемета, но у меня мало времени, живите пока».

Лже-Гандон миновал главную клюкву ангельской башни – Комнату оленя – и вышел на винтовую лестницу. Отсюда можно было попасть в личную капеллу папы, освященную в честь архангела Михаила. Проход наверх был закрыт, но не для всех. Лже-Гандон спокойно перешагнул картонную табличку «Entrée interdite», преодолел несколько ступенек винтовой лестницы и оказался у кованой двери. Он достал большой, причудливой формы, ключ, размерами напоминавший револьвер, вставил в замок и повернул.

Свет проникал в сводчатое помещение из трех высоких окон, выходивших на восток, юг и запад. Лже-Гандон запер за собой дверь и остановился. Здесь должна была находиться разгадка тайны Авиньонского дворца. Когда-то стены капеллы украшали фрески, заказанные Климентом знаменитому итальянскому художнику Маттео Джиованнетти. Маттео работал над ними в 1345 году с 19 января по 24 сентября. Правда, фрески погибли. Лже-Гандон знал об этом. Он пришел только затем, чтобы прочесть пару уцелевших на стене строк. Они были начертаны красной краской, но почти стерлись: «Ангелы семи сфер тверди небесной… ангелы низвергают отпавших…» «Точно! – воскликнул мужчина. – Орфинель, Сингра, Дампнааль, Кальми, Асинор, Паскар, Боель. Есть!» Снаружи кто-то нетерпеливо дернул дверь. Кованая ручка несколько раз опустилась и поднялась вверх. Лже-Гандон не шелохнулся, он мечтательно смотрел в окно. Там за прозрачными витражами проплывали большие белые облака. «Семь ангелов», – сказал он тихо.

За ручку дергал не оболтус из местного лицея и не краснорожий клерк из Манчестера, как подумал лже-Гандон. Перед дверью в капеллу архангела Михаила стоял главный редактор журнала «Джентльмен» Иннокентий Алехин.

– Ну и х… с ней, – буркнул себе под нос Кен. В руках у него была почему-то карта Рима.

«Это и есть мавзолей Адриана, – Алехин думал что-то странное. – Мавзолей был построен между 135 и 139 годами после Рождества Христова. Здесь покоился прах императора Адриана, его жены Сабины и первого усыновленного сына, Луция Эелия. Римским императорам понравилось гнить в этом месте. Последним сюда отвезли Каракаллу в 217 году от Рождества Христова. Во времена лангобардов тут прятался папа Григорий Великий, – продолжал нести околесицу Алехин, – разумеется, Григорий никогда не был в Авиньоне, да и умер он почти за 800 лет до строительства Авиньонского дворца, уже не говоря про Каракаллу с Адрианом. Папа Григорий, – продолжал Кен, – установил на мавзолей Адриана первую статую архангела Михаила в честь избавления от эпидемии чумы 590 года. Отсюда современное название – Castello Sant’ Angelo. Нынешний бронзовый архангел – дело рук Петера Антона фон Фершаффельта. Середина XVIII века. Ну что же, впереди Ватикан», – заключил главный редактор.

Кен провел весь день в бегах. От Ирины Сергеевны он поехал в Ниццу, оттуда вернулся в Вильфранш, где позаимствовал в библиотеке дю Плесси карту Рима, оттуда отправился в Авиньон, едва не столкнувшись с лже-Гандоном, и прибыл обратно в Вильфранш только к десяти вечера. Ни Ксантиппы, ни Антуана – хвала святым апостолам – не было дома. Алехин поднялся в отведенную ему комнату и попросил принести бутылку белого вина. Он погрузился в дневник Хуго де Бофора, надеясь найти еще какие-нибудь подсказки.

Хуго описывал разговор с Климентом где-то на стенах папского дворца: