Николай Усков - Семь ангелов

– Знаешь, как называется это место? – вдруг отвлекся понтифик. Мы стояли посреди строительных машин и лебедок.

– Помойка, отче?

– Запомни, – укоризненно покачал головой Климент, – место это станет самым прекрасным в нашем дворце. Ворота, которые находятся ниже, будут увенчаны двумя башенками, а названы они в честь апостолов Петра и Павла. – Я немного растерялся, пытаясь сообразить, к чему мне об этом знать, особенно теперь.

– Вы о чем, отче?

– О том, что тебе надлежит все знать, – я с беспокойством посмотрел на папу, но он махнул рукой, затянутой в белую перчатку, и продолжил…

Алехин был расстроен. Нечто, названное в честь апостолов Петра и Павла, совершенно не вписывалось в его концепцию. В Риме есть отдельно собор Святого Петра на Ватиканском холме, где апостол претерпел мученическую смерть около 67 года после Рождества Христова, и церковь Святого Павла за стеной – San Paolo fuori la mura. Эта вторая по размерам базилика Рима была построена в IV веке на месте захоронения апостола Павла. По древнеримским законам хоронить покойников в пределах крепостных стен было запрещено. Соответственно, гробница апостола Павла оказалась за стенами Рима.

Кен стал читать дальше. Однако других указаний на тайны Авиньонского дворца в дневнике не было. По-видимому, Хуго де Бофор отнес лирические отступления папы на счет его старческого слабоумия и не стал тратить на них чернила.

Зато Алехин убедился, что находится на правильном пути. Хуго рассказывал о том, как прекрасная Иоанна предстала перед судом понтифика и как папа провозгласил: «Невиновна. Более того, выше всех обвинений». Затем де Бофор уединился с Климентом в Комнате оленя. Незаконнорожденный сын спрашивал своего грешного святого отца:

– Отче, и все это ради Авиньона?

– Ради нового Рима, сын мой. Я построил этот дворец и навсегда закрепил Авиньон за Святым Престолом.

– Разве не должен понтифик Римский мечтать о возвращении к апостольским пределам?

– Где папа, там и Рим, – ответил Климент. – Церковь есть мистическое тело Христово. Оно не ограничено какими-то стенами. Мистическое тело там, где пребывает его голова, то есть я, ибо сам Иисус вручил апостолу Петру ключи от Царства Небесного и всю полноту власти. От Петра унаследовали их Римские понтифики, в том числе и я, недостойнейший из смертных. А после меня примешь ты. – Я с изумлением уставился на Климента. Он взял мою руку. – Ты станешь мне преемником, ты мой сосуд избранный.

– Но папу выбирают кардиналы, – растерянно поправил я понтифика.

– А папа назначает кардиналов, – улыбнулся Климент. – В коллегии кардиналов большинство за моими племянниками и клиентами. Они будут голосовать так, как я скажу. Ты молод и проживешь долгую жизнь. Ты навсегда закрепишь за Авиньоном славу нового Рима. Там, на Тибре, мы никогда не будем хозяевами. Отвлеченные идеи – шаткая опора для власти. Власть – это собственность. У кого собственность, у того и власть.

Алехин знал, что Рим был неспокойным местом. Даже в XIII веке – в эпоху, казалось бы, наивысшего могущества, папам приходилось несладко. Тогда они отсутствовали в Риме в общей сложности шестьдесят лет. Шесть пап XIII века даже ни разу не были в Риме. Вечный город представлял собой настоящую банку со скорпионами. Влиятельные кланы римской знати – Конти, Аннибальди, Орсини, Колонна, Каэтани – постоянно вели борьбу за верховенство. В нее неизбежно были втянуты папа, кардиналы и курия. В Риме добиться верховенства означало занять трон викария Христа. В результате папская тиара становилась игрушкой в руках мелких и чванливых сеньоров. Ощетинившийся феодальными башнями, вечный город жил злобой, завистью и изменой.

Ситуацию усугубляло противостояние папства и Священной Римской империи. С одной стороны, папа и император боролись за первенство в христианском мире. С другой – за владения на Апеннинском полуострове. Нередко понтифик, спасаясь от императорских войск, вынужден был бежать из Рима. На его место приходил антипапа, избранный под давлением императора. «Добавьте к этому малярию и жару, царившую в Риме с апреля по октябрь, и вы поймете, почему Климент не хотел покидать Авиньон», – заключил Алехин. Cредневековый Рим был похож на заваленный рухлядью чердак, раскаленный под всепроникающим солнцем. Перенаселенный, грязный, болезненный город, по которому крысами сновали убийцы, грабители и заговорщики.

Климат Авиньона был мягче, от вторжения императорских войск его надежно защищали владения Франции и неприступный Монблан. Там не было сколько-нибудь влиятельных знатных фамилий. Авиньон вообще был крохотным местечком. И его несомненно ждала участь тысяч захолустных городов Франции. Провинциальная тоска, памятник какому-нибудь второсортному писателю как единственной яркой личности прошлого, свой сорт колбасок и сельскохозяйственная ярмарка на день местного святого. Если бы не случайность: в 1316 году на папский престол под именем папы Иоанна XXII вступил епископ Авиньона. На самом деле уже его предшественник – папа Климент V приметил Авиньон и жил в нем с 1309 года.

Спокойствие и оседлость позволили авиньонским папам создать лучший финансовый и административный аппарат в Западной Европе. Не случайно современники называли их «алчными волчицами». Огромные деньги дали возможность построить величественный дворец, подкармливать художников и поэтов, в частности Петрарку. Именно в Авиньоне папство впервые стало покровительствовать искусствам. К XVI веку длительный брак флоринов с талантами подарил миру Высокое Возрождение.

«Получается, – думал Алехин, – если бы кто-то не отравил де Бофора и он бы стал новым папой, Микеланджело строил бы собор Святого Петра на берегу Роны, а не Тибра. Да и был бы тогда Микеланджело? Закономерности – вздор. История – это цепь случайностей».

– Вот ты где! – Кен услышал торжествующий вопль Ксантиппы – она стояла на пороге его комнаты. – Представляешь, Антуан накупил мне столько шмоток, ты умрешь! Штаны зыкинские! Здесь все узко, а тут завязочки…

– Где вы были? – перебил Алехин, пытаясь скрыть раздражение.

– В Ницце и Монте-Карло, а потом Антуан отвез меня в один отель. В горах! Там лучшее в мире фиш-спа.

– Фиш? Это что, бросают в бассейн с пираньями, чтобы уж наверняка, вместе со всеми шлаками?

– Ты что? – оскорбилась Ксантиппа. – Никакие это не пираньи, а garra rufa. Ложишься в корытце, там эти рыбешки копошатся, мелкие такие, сущая плотва. Они тебя слегка покусывают, – лицо Ксантиппы излучало блаженство, – отшелушивает лучше любой хамки из Конотопа. Тебе обязательно надо попробовать. Так вот… Только расслабилась, как сразу наебали! Выхожу вся умиротворенная, распаренная до косточек, пью чай с имбирем, а мне дебилка одна говорит – и так вежливо, вкрадчиво, сразу должна была насторожиться: не угодно ли приобрести у нас исключительное средство от кругов под глазами и морщин. Ну, я размякла, то-се… Приносят – не поверишь – мой любимый Crema Nera от Армани. Только оказалось, что это не тот, который я всегда покупаю, а другой. В него входит обсидиан! – Пылкая выпучила глаза, будто речь шла о яде кураре. – Ну, он якобы уплотняет все, что можно уплотнить. А у меня этот обсидиан в катышки скатывается, тяжелый, как вакса. – Ксантиппа попыталась изобразить тяжесть обсидиана, чем сразу же воспользовался Алехин: