Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1

Они выскочили на поляну у домика кладбищенского сторожа. Но старейшина вдруг застыл, как вкопанный. Идущие следом недоуменно поглядывали то на вожака, то на стоявшего в предупреждающей стойке беглеца.

Рус стоял с широко расставленными ногами, чуть согнув их в коленях. Руки, согнутые в локтях, разведенные вперед и в стороны, ладонями к небу с растопыренными пальцами, угрожающе замерли в ожидании действия.

— Истина на ладонях Будды! — вскричал потрясенно старейшина.

Нападающих смутила необычная стойка монаха, но они продолжали недоуменно поглядывать на обоих. Эта стойка им ни о чем не говорила, кроме как о предупреждающей готовности.

— Знак всесильного «Белого лотоса» — знак предупреждения, полной готовности и самопожертвования. Будда во власти момента! — явно охваченный замешательством, возбужденно говорил старейшина.

— Мы не можем поднимать руку на членов «Лотоса». Их бойцы потом никого не оставят в живых. Эти призраки безбоязненны. Быстро за мной, пока очумелый не принял наш вызов. Исчезнуть и не появляться до моих указаний. А я еще не хотел идти. Проклятие и пепел на мою голову… Быстро исчезаем. Пусть шальная толпа беснуется — мы по домам.

Скоро утих шум за большой ватагой боевиков. Медленно раскрывались глаза Руса. Лицо устало обмякло, приняло отрешенное выражение. Руки сначала сошлись вместе, но на разной высоте, ладонями внутрь, потом молниеносно разошлись в стороны, вниз, как бы раздвигая массивный занавес.

Скоро монах увидел мутный блеск вод Синьцзяна. Вдоль берега копошились рыбаки и перевозчики. Лодки приглашающе покачивались на волнах. Но он шел в отдалении, приглядываясь к суднам, определяя, какое удобнее выкрасть. На берегу находилось много народу, занятого своими бытовыми делами. Они изредка поглядывали в сторону города, прислушиваясь к пальбе, пожимали плечами, перекидывались недоуменными репликами между собой.

Возможности предпринять что-нибудь неординарное не представлялось. Долго шел он вдоль реки, пока не увидел, как очередная лодка с мотором причалила к берегу и ее владелец начал переносить поклажу на землю. Мотор он не заглушил. Осмотревшись, Рус не раздумывал — подошел к лодочнику, нагнулся к нему… Там и оставил лежать его у плескавшейся вонючей воды.

Лодка круто пошла вверх по реке, выдавливая из себя всю мощь тех сил, что были в нее заложены. Чуть не на форсаже прошла окраину города и скрылась за поворотом.

Рус сидел на подрагивающей корме и… плакал. Смоченной в речной воде майкой оттирал ушибленные места, лицо.

Уже сутки полковника Чана не оставляла в покое назойливая мысль, зачем на поиски монаха привлекаются преступные формирования. Ясно, что приказ не от генерала. Но, видно, Чану не понять, что разыгрывается в верхних этажах, если некоторые силы судорожно хватаются за любую подвернувшуюся возможность. Не подоплека ли это тех событий внутренней борьбы за власть, лоскутки которых изредка проникают на страницы западной печати. Чан иногда завидовал мощной информированности газетных концернов. Получалось, что если постоянно просматривать «Вашингтон пост» или «Таймс», то будешь лучше осведомлен о своем правительстве и его закулисности, чем живя в столице и даже занимая такой пост, который находился в его руках. Конечно, кое-что имелось у него, но по сравнению с печатью оно почему-то казалось до обидного не полным и как-то несущественным. Часто задумывался о всесилии и информированности журналистских кругов. Почему у его людей не получалось вот так прямо, открыто, с долей простой наивности заводить разговоры в светских кругах на темы, волнующие не только отделы иностранных разведок. У газетчиков получается. У них все получается. Они настойчивы, назойливы. Не у этого, так у другого выпытают нужные сведения. И подадут его так, что кажется все известно этим, до конца напичканным фактами и документами журналистам. Создавай архив из данных только репортерского толка, и он будет ничем не беднее, а в некоторых случаях и более богат материалами, чем государственный секретный фонд.

Чан невесело побарабанил по столу. По всему выходило, что и он под недобрым наблюдением охочих до его карьеры кругов. Может, это и не плохо. Во всяком случае такое положение позволит остаться ему сторонним наблюдателем до некоторых осязаемых моментов. Чем больше глаз, тем меньше ответственности. Он проведет этих мнящих бездарей такими путями по руслу операции, что им останется только сожалеть, что ввязались в столь не стоящую преждевременных слов авантюру.

Все чего-то выжидают. Вся страна сейчас более похожа на приостановившегося, присматривающегося путника. Несомненно, годы скандальных потрясений не прошли мимо совести нации, но она еще не способна на решительные изменения. Время, когда момент выжидания стал явно осязаемым, чувственным, после которого бурно придут новые решения, а опыт прошедшего ярче выдвинет то, чего так не хватало в трагические моменты крутой истории. Потому все приостановилось. Не желают рисковать. Выжидают, куда дунет ветер развития. Какие общественные силы возьмут верх. Да, здесь, если что не так, можно крепко сорваться, — заключал свои размышления в невеселую оболочку Чан. Но общая неразбериха, закаленная камнями жестких отношений, течениями подвохов и ямами уловок, позволит ему выйти достаточно сухим из соленой, прогорклой воды непритязательных отношений между спецслужбами и чиновничьим аппаратом столицы.

Полковник посмотрел на часы. Уже пять минут, как должен войти майор Винь с представителем «Зеленого круга».

Ужилась банда и в настоящее время. Ни слов, ни мыслей. Непредсказуемы решения властей щекотливые годы.

Но и монахи для него представляли собой подозрительную во всех отношениях сатанинскую общину. Что за наваждение? — Чан тряхнул головой. — Почему подсознание полно убеждениями, что с ними лучший способ отношений — осторожность, осмотрительность. Почему в перипетиях с ними не чувствуешь той силы власти, которую имеешь и в которую облечен? Как доводят они твою привилегированность до чего-то далеко не существенного, стороннего? Каи независимы. Как отчужденны. Что можно предпринимать против них, если сам все время натянут, как струна, вечно в ожидании гнева начальства.

Для чего они? — не первый раз задавал себе привычный вопрос полковник. — Что держит их так жестко по отношению к власти? Не может быть, чтоб цели и идеи прошлых веков все еще терлись в мозгах престарелых архаров. Нельзя же быть в такой степени гибельно фанатичными. Какую таящую в себе силу представляют oни сейчас? Поди, дай ответ, если агенты, подсылаемые к монастырям или гибнут при странных обстоятельствах, или заболевают неизвестным дурманом. Медики бессильны дать диагноз заболеваниям. Обещали покопаться в старых медицинских талмудах, но пока ничего. А что он, Чан, когорого ценят за компетентность и оперативность, сметку и изворотливость?