Полина Дашкова - Образ врага

— А как фамилия этого серого придурка?

— Харитонов Валерий Павлович, майор госбезопасности. Зачем тебе?

— Жаловаться буду в ООН и в Международную лигу по защите прав человека.

Был теплый солнечный день, разгар бабьего лета Ни души вокруг. Мягкая чистая трава. Над головой покачивались высокие верхушки сосен, пронизанные солнцем. Алиса не могла избавиться от ощущения, что сейчас, вот сию минуту, их с Карлом кто-то снимает из густого кустарника. Ей даже чудились еле слышные щелчки. Но потом она перестала думать об этом. Правда, ненадолго, всего на несколько бесконечных минут.

Авангард Цитрус очнулся от собственного жалобного стона и не сразу понял, где находится. Его тошнило, знобило, рубашка была влажной от пота. А главное, было почему-то ужасно страшно. Он заморгал, стал тереть глаза, наконец приподнял голову, огляделся и немного успокоился.

В зыбком свете зимних сумерек он разглядел, что в комнате относительный порядок, только пепельница с окурками на журнальном столе. Он один у себя дома, в полной безопасности. Никого нет.

Он вдруг с тоской осознал, что страшно ему именно поэтому: никого нет. Он никому на свете не нужен. Ему пятьдесят, и впереди бездна одиночества, влажная чернота могильной ямы. Какая гадость…

Цитрус с кряхтением спустил ноги на пол, прошел на кухню, зажег свет. На столе стояла открытая бутылка минералки. Он стал жадно хлебать воду из горлышка, потом уселся на табуретку, закурил.

Такого с ним еще не было. Это не перепой, не похмелье. Нечто совсем иное. Плотный, вязкий, как деготь, туман в голове. На часах половина пятого вечера. На улице почти совсем стемнело.

Цитрус вернулся в комнату, зажег свет. Поймал себя на том, что тянет руку к телефону, чтобы позвонить Маруське. Отдернул руку, словно телефонный аппарат был куском раскаленного металла. Нет у него никакой Маруськи. Некому звонить. Девчонка оказалась такой же дрянью, как они все. Его опять предали, бросили, кинули, как полное дерьмо. Все они суки…

Он грязно, с оттяжкой, поматерился вслух, и немного полегчало. Но туман в голове все никак не таял.

Цитрус отчетливо вспомнил маленькую лохматую собачонку, которая захлебывалась лаем, старушку в огромных валенках, мерзкий разговор с Маруськиным отцом. Это было вчера. Потом, ночью, он пил водку один на кухне. А что было утром? Похмелье? Но он ведь не запойный алкаш. Не могло похмелье длиться до половины пятого вечера. Доконали его эти бабы…

Цитрус ожесточенно пнул босой ногой кресло, попал по металлическому колесику, вскрикнул от боли. Ноготь на большом пальце сломался до мяса. Кресло откатилось к стене. Он присел, чтобы рассмотреть пострадавший палец, и вдруг заметил несколько блестящих шариков на полу, под креслом.

Это были комочки фольги, красные, зеленые, золотистые. Он аккуратно развернул один. Обертка от конфеты. От его любимого швейцарского шоколада с коньячной начинкой. Фольга хранила отчетливый запах коньяка и шоколада. Во рту возник приторный горьковатый вкус. Перед глазами всплыло женское лицо в обрамлении прямых белокурых волос.

Ну конечно! Утром к нему приходила девушка, корреспондентка журнала «Плейбой», брала у него интервью. Как ее звали? Ирина… Нет, ее звали по-другому, но она была ужасно похожа на Ирину в юности. Он увидел ее и потерял голову, поплыл в теплой патоке воспоминаний. А потом вырубился. При ней или позже, когда она ушла?

В голове опять все запуталось, завертелось, словно какой-то упрямый механизм срабатывал в определенном месте воспоминаний и сознание зарастало туманом, дрожащей сеткой, как экран сломанного телевизора.

Вместе с девушкой приходил Карл Майнхофф.

Цитрус отчетливо вспомнил светлые усы, насмешливые светло-карие глаза. Ну точно, Карл был здесь! Они пили втроем, потом Цитрус вырубился, а гости ушли…

Карл мог прийти только с этой девушкой. Он никогда раньше не бывал у Цитруса в гостях, не знал нового адреса.

До недавней встречи в Берне они виделись в последний раз три года назад в Дублине. Цитрус взял у Карла большое интервью для французской неонацистской газеты, с которой в то время сотрудничал. Потом посидели в баре, поболтали и разошлись. Там было несколько ребят из ИРА.

И между прочим, тогда, в Ирландии, они расстались довольно прохладно. У них зашел разговор о женщинах, Цитрус выдвинул свою обычную сентенцию, что все они суки и каждой нужен грубый сильный хозяин. Карл ответил, что Цитрусу просто не везло с женщинами.

— Можно подумать, тебе везло, — усмехнулся Цитрус, — глядя на твою Ингу, этого не скажешь. Слушай, неужели у тебя нет никого, кроме нее? Про тебя болтают, будто ты аскет, однолюб. Это совсем не вяжется с твоим имиджем. Ты не волнуйся, я не для газеты…

— Да, я однолюб, — хмуро кивнул Карл, — и мне плевать на имидж.

— Значит, Инга — твоя единственная женщина, любовь на всю жизнь?

— Нет, не Инга.

Цитрус стал приставать к нему, пытаясь выведать, кто же, если не белокурая бестия фрейлейн Циммер.

— Не отстану, пока не скажешь. Обещаю, это строго между нами.

— Она русская, — сказал наконец Карл, — ее зовут Алиса. Но мы расстались, не виделись много лет. Я даже хотел на ней жениться.

— Ты? Жениться? — захохотал Цитрус. — Так что же тебе помешало?

— У нее был больной отец, она не могла его бросить и уехать со мной… А теперь отвяжись, чертов папарацци. Как у вас, русских, принято говорить, это было давно и не правда. И вообще, с тобой, старый потаскун, я не собираюсь обсуждать свою единственную чистую любовь.

Как всегда, нельзя было понять, шутит Карл или говорит серьезно.

Они еще долго сидели в баре, и чем больше наливались пивом, тем значительней расходились их взгляды на жизнь вообще и любовь в частности. В итоге чуть не поссорились. Расстались довольно холодно.

На самом деле Цитрус даже испугался, когда с легкостью согласился выполнить поручение Азамата — встретиться с Карлом и передать предложение самого Подосинского. Сначала согласился, а потом испугался. Вдруг бернский связной телефон, который дал ему Карл тогда, в Дублине, давно уже недействителен? Вдруг Карла вообще нет в Швейцарии? Все-таки три года прошло.

Однако все получилось. Цитрус просьбу выполнил, Карла нашел, поручение передал. А вот Азамат, сволочь такая, крутит теперь, не хочет платить за опасную работу. Оказывается, Карл уже в Москве. Иначе каким образом он мог попасть к Цитрусу домой? Все-таки был он здесь или нет? Почему так ясно стоит сейчас перед глазами светлоусое лицо?

Опять в голове все спуталось. Однако из путаницы вдруг проступило имя девушки, корреспондентки журнала «Плейбой». Вероника Суркова.

На нижней полке в книжном шкафу в стопке журналов он разыскал номер «Плейбоя» за прошлый год. На последней странице были напечатаны телефонные номера. Сейчас только пять вечера. Он должен кого-то застать в редакции.