Ким Слэйтер - Запертая в своем теле

Харриет садится у окна и кончиками пальцев осторожно приподнимает тюль, не желая, чтобы люди знали, что она сидит здесь и наблюдает за ними. Не надо привлекать внимание соседей.

На это есть серьезная причина.

На улице сегодня никого, слава богу. Зато вчера вечером двое подвыпивших молодых людей бесстыдно мочились на ее гортензию. Закончив, они отряхнулись, натянули штаны и поковыляли дальше по улице – наверняка в тот многоквартирный гадюшник в конце улицы.

Харриет видит, как дрожит ее рука. Дрожь передается тонкой тюлевой занавеске.

Тремор усиливается.

Не только в руках – иногда у нее дрожат поджилки, трясутся ноги. Ужасно неловко и неприятно, особенно если стоишь в очереди в супермаркете или на почте.

Но сходить к врачу смелости не хватает. Особенно после того, что случилось. Все ведь знают.

Кто-то подходит к калитке, и Харриет мгновенно отпускает тюлевую занавеску. Та падает беспорядочными складками. Ну и пусть. Это раньше надо было следить, чтобы складки были остры, точно проглаженные утюгом, да еще и находились на равном расстоянии друг от друга; а теперь, когда матери нет, зачем?

При мысли, что к ней может прийти посетитель, мисс Уотсон буквально застывает от ужаса, но, убедившись, что это всего лишь почтальон, разочарованно вздыхает.

Однако сидит, откинувшись на спинку кресла, подальше от окна, чтобы не быть замеченной. В прихожей гремит крышка почтового ящика, газеты со стуком падают на коврик у двери. Вот и хорошо.

Уже много недель Харриет не поднимается на верхний этаж. У нее нет сил. Она готовилась, делала что могла, чтобы выполнить волю матери, но все пошло наперекосяк – чудовищно, непоправимо.

Сама виновата. Нельзя было подчиняться. Надо слушать собственные чувства приличия и порядка. Но она уступила чужой воле и теперь пожинает плоды…

Столько ошибок, и ни одна не подлежит исправлению.

Конечно, теперь, когда матери нет, многое видится яснее, но беда в том, что оправдываться поздно.

Ничего уже не вернуть, время неумолимо.

Значит, остается лишь запереть комнату и больше не входить туда. Никогда. Притворяться, что никакой ошибки не было, – что, конечно, проще сказать, чем сделать.

Харриет давно мечтала, как мать умрет, а она продаст эту большую, неуклюжую виллу и переедет в домик поменьше – может быть, даже в один из экокоттеджей за рекой.

Но ее мечтам не дано было осуществиться. Она застряла на вилле до конца своих дней.

А капканом стала комната на третьем этаже – и то жуткое, что в ней находится.

Много лет назад Нэнси читала одну увлекательную медицинскую статью, в которой подробно описывалось, как при помощи доски с буквами медики общались с парализованным пациентом, сохранившим способность моргать.

Нэнси не решается спросить, есть ли что-то подобное у них в больнице – боится вызвать подозрения. Не может она и посоветоваться с кем-нибудь из докторов.

Но это не важно.

Самое важное – обучить Джо моргать, осознанно, так, чтобы она могла опускать и поднимать веки, когда понадобится.

Раз получилось сделать это непроизвольно, значит, получится и повторить.

Придя домой со смены, Нэнси кормит Самсона, делает себе кофе и пару тостов с маслом и открывает лэптоп. Кот мурлычет, трется о ее ноги. Женщина протягивает руку, чешет зверя за ушком и чувствует, как его тепло и преданная любовь постепенно растворяют дневное напряжение, въевшееся, кажется, даже в костный мозг.

– Ты уж прости меня, дружок, не могу я поиграть с тобой сегодня, – говорит она и набирает в «Гугле» «доска с буквами».

Инструкция по изготовлению находится быстро и оказывается невероятно простой.

Нэнси берет белый лист и принимается наносить на него буквы с помощью черного маркера и линейки.

Ряд 1: A E I O U Y

Ряд 2: B C D F G H J

Ряд 3: K L M N P Q R

Ряд 4: S T V W X Z

Держа картон перед собой на вытянутой руке, придирчиво осматривает результат своей работы.

Вот и всё.

Сейчас она больше ничего не может сделать.

На следующее утро, подойдя к палате Джо Дикон, Нэнси застает там инспектора Мэнверса и еще двух офицеров.

– Доктор Чанс тоже там, с ними, – сообщает другая медсестра почти равнодушно. – Собираются допрашивать пациентку в вегетативном состоянии, представляешь? Совсем чокнулись.

– Должны же они хотя бы попробовать… Слишком многое поставлено на карту.

– А по-моему, чем скорее ее отключат, тем лучше, – шепчет коллега. – Зря только ресурсы на такую дрянь переводят.

Наконец дверь палаты открывается, и полицейские выходят. Нэнси кивает им и отходит в сторону.

– К сожалению, на перемены надеяться не приходится, – говорит доктор Чанс. – Сейчас вопрос только в том, как долго мы еще будем поддерживать ее в таком состоянии.

– И всё же держите нас в курсе. – Инспектор Мэнверс пожимает доктору руку. – А мы пока разыщем ее сестру, как вы нам подсказали.

– Она приходила всего раз, насколько я знаю. Мы записали ее данные, но, видимо, что-то напутали, так как никого не смогли отыскать по ним…

Врач и полицейские уходят, а медсестра проскальзывает в палату.

– Это я, – говорит она и тихо закрывает за собой дверь. – Нэнси.

Подойдя к кровати, она склоняется к лицу Джо Дикон.

– Буду с тобой честной, Джо: я уверена, что твое моргание – не просто сокращение мышц. Уверена, ты еще с нами и понимаешь все, что мы говорим. – Нэнси заглядывает в стеклянные глаза пациентки, скользит взглядом по бледной, чуть влажной коже. – Сейчас мы кое-что с тобой опробуем. Это будет наш секрет. Я никому не расскажу, обещаю.

Нэнси не знает, о чем сейчас думает парализованная и думает ли вообще. Может, инсульт отнял у нее эту способность? Или наоборот, она действительно всё слышит и отвечает на каждый вопрос, но только мысленно?

Остается только надеяться.

– Ладно, Джо, если откровенничать, то до конца – тебя уже записали в покойницы. Хотя ты и сама, наверное, это понимаешь. Если ты слышишь, о чем говорят врачи, то знаешь, что дело плохо.

Нэнси умолкает. Не стоит торопиться. Очень важно сказать все правильно.

– И еще: я не осуждаю тебя за то, что ты сделала. Пока не осуждаю. Мне важно, чтобы ты это понимала. – Она оглядывается на дверь и еще ниже склоняется к лежащей. – Но мне нужны факты. И знаешь что: я придумала, как нам поговорить.

Нэнси умолкает и всматривается в неподвижное лицо, ожидая хотя бы малейшей реакции.

– Не знаю, известна ли тебе судьба Эви Коттер, но в твоей сумке я нашла ее фотографию, на которой она по меньшей мере на два года старше, чем когда ее похитили. Из этого я делаю вывод, что ты не можешь совсем ничего не знать.