Франко Маннара - Меня зовут Бёрди [litres]

«Как ты, мой гигант? ☺)»

Ла Нарис прокручивает выступление группы скримо [65], записанное утром, но это мало кому интересно. Взяв из валяющейся рядом пачки сигарету, она переходит в соседнее помещение. Давид, Рафу и Марина протирают маленькое зеркальце на письменном столе.

– Вау, красотка Изия!

– Все пучком, кореша?

– Тип-топ. А ты как?

– Нормуль.

– Маста здесь?

– Нет, отрывается без меня с дружками на тяжелом дабстепе. Я там долго не выдерживаю.

Рафу достает белый шарик.

– Будешь?

– Можно, а хотите, смешаем, у меня вот что есть, – она достает сложенный вчетверо клочок бумаги.

– Что это?

– Крутень, купила на Одеоне, вы только аккуратней, я всего-то покурила немного и так забалдела, думала, окочурюсь.

Рафу разворачивает листок и сыпет немного порошка на таблетку, которую уже начал толочь на зеркале.

– Когда начало концерта?

– В десять, первой играет «Play».

– Вы все пойдете?

– Yes.

– Класс.

– А то.

Зеркальце переходит из рук в руки, и белый порошок мощно бьет в ноздри. Головы откидываются назад, другие падают на грудь, ни одна не может остаться на месте, слишком сильно действие наркотика.

– Ооооох… черт, что это ты нам подсунула?

– Я же… вам… говорила, забойная штука.

Из ее левой ноздри капает кровь.

– Ох… твою мать…

Давид вскакивает.

– Блин, вот это приход, – бормочет он, пошатываясь. – Ваааауууу… Мне надо проветриться!

Марина и Рафу так и сидят в прострации, словно боятся, что их унесет накрывшая волна, сопротивляются по инерции. Изия встает, ударившись о столик, и направляется в туалет, она думает о Масте. Навстречу ей идет Ла Нарис.

– Изия, как жизнь?

Она улыбается.

Он смотрит на белый порошок в бумажке, которая осталась, развернутая, на столе.

– Это твое?

Она снова улыбается.

– Можно?

Изия пытается ответить, но может только кивать. Она хочет сказать ему, чтобы не прикасался к этой гадости, что эта штука сносит башку начисто, но не в состоянии выдавить из себя ни звука. Грохот музыки и вопли певца из колонок отнимают у нее последние силы. Она садится на пуф в прихожей и как будто засыпает, смерть наступает почти мгновенно. А Ла Нарис возвращается в студию с бумажкой в руке.

– Есть любители?

Внизу, у подъезда студии, Давид пугается, уж не инфаркт ли у него. Он думает об Изии, о Марине и Рафу, оставшихся наверху, они тоже выглядели неважно. Уличная прохлада обжигает ему легкие, лоб ледяной. «Чтобы от одной дорожки дури со мной такое творилось… Что за дела?» Перебежав улицу, он входит в сквер. Немного свежего воздуха, вот что ему нужно. Он садится на скамейку. Напротив сидят две девушки, и он замечает, что они тоже не в лучшем состоянии.

Он с трудом улыбается им, эта дурь душит его, плющит.

Одна из девушек, поменьше ростом, отвечает на его улыбку и встает.

– Что с тобой? Видок у тебя неважнецкий.

– Ничего… то есть… все будет хорошо… надеюсь.

Девушка, оставшаяся на скамейке, зовет свою подругу:

– Энкарна! Энкарна, вернись.

Та, что перед ним, улыбается, обернувшись, машет подруге рукой и подходит еще ближе.

– Да ты, я смотрю, совсем обдолбался.

– Да… можно сказать… не рассчитал, кажется.

– Оно и видно.

Лицо ее меняется.

– И это все, чего ты заслуживаешь, говнюк. Недоносок сраный, – шипит Энкарна.

Ее глаза расширились, кулаки ритмично сжимаются и разжимаются.

– Всю грязь, которую ты принес на эту землю, унесешь с собой.

– Что… Что ты…

Давиду чертовски трудно оценить ситуацию, ему не понять, реальна ли опасность, или он просто нарвался на городскую сумасшедшую. Он уже не может двинуться и только следит вялым взглядом за движениями девушки, которую как прорвало. Смысл слов до него не доходит. Она хватает его за шиворот и принимается яростно трясти. В нормальном состоянии Давид отшвырнул бы ее одной левой, но тело больше ему не повинуется, и он наблюдает ситуацию словно со стороны.

Он видит, как она расстегивает куртку и достает ножик с коротким широким лезвием. Оглядывается направо, налево – и вонзает острие ему в живот. Он смотрит на все это так, будто раненое тело ему не принадлежит. Наклонившись к его уху, она бормочет что-то, похожее на молитву, потом отступает, зовет подругу и идет в сторону улицы Оберкампф. Давид чувствует, как кровь течет по животу, между ног, в трусах горячо. С каждым ударом сердца он все больше оседает. Перед тем как потерять сознание, он видит воочию, как в ритме сердечных сокращений утекает из него жизнь, словно вода из перевернутой бутылки. Его накрывает темнота.

СРЕДА – 21.30

Дочь дьявола идет впереди, благословляя своим мечом каждый наш шаг. Живой факел. А я жидкая изнутри. Текучая. Раскаленная лава. Моя душа парит над телом, из каждой поры сочится ее боль, каждый миллилитр пота – страдание. Меня толкают, я иду. Мне велят, я делаю. Бессознательно повинуюсь. Никакой воли. Автомат. Я умею только следовать. Могу только следовать. Я следствие. Последствие. Повинуюсь, иду. Дочь дьявола идет впереди, в каждой ее руке сердце, медленно перестающее биться. Алые струи текут с ее пальцев, разливаются по земле, и на ней вырастают проклятые цветы, это ядовитое удобрение, отравленный источник.

Запрокинув лицо к небу, она воет на луну.

Она скачет по скалам, когтями царапает камень, ничто перед ней не устоит. Звери пресмыкаются у ее ног, боль и страх, снова и снова. Каждый крик захлебывается в каждом горле. Час суда пробил, и скоро рухнет этот мир. Из тьмы подземных гротов выходят тени, воины Божественного с оружием в руках. Я могу только следовать, я только следствие, следствие и есть. Я иду за ней след в след, осиянная ее абсолютной славой, смывающей все грехи мира, мы ступаем по краю кратера.

С высоты своей скалы она обрушивается на врага, рубит мечом еще и еще. Никакой жалости к грешнику, богохульнику, отступнику, предателю. Закон и истина более не обсуждаются, грядет кара Божья. Антихрист будет повержен. Обагрив руки кровью по локоть, она снова воет. Ненасытная ярость, неутолимая месть.

Меня тащат назад, толкают. Люди без лиц что-то говорят мне, другие кричат. Меня ударили, скрутили, отпустили. Дочь дьявола снова голосит. Меня толкают, я иду, бегу, и кто-то бежит со мной. Тянет меня за руку. Мне велят, я делаю. Бессознательно повинуюсь. Я умею только следовать. Могу только следовать. Я следствие.

Проходя мимо Сите Гризе, тупика, расположенного чуть ниже по улице Оберкампф, Камель заметил человека, сидящего за мусорным баком. Он держится двумя руками за живот, светлые волосы слева красны. Подойдя ближе, чтобы понять, что с ним, Камель видит девушку, маленькую брюнетку, на капоте машины подальше в тупике. Она кричит, угрожая собравшимся вокруг, те не остаются в долгу. Решив, что происходит расправа, он быстро идет туда.