Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

О своем открытии Кларе я не рассказывал — она, как и родственники остальных ученых, полагала, будто в Африку я отправился искать лекарство от этого венерического заболевания. Сейчас же она радовалась моему возвращению, мы сидели на диване и смотрели, как тонет непотопляемый корабль, а я украдкой поглядывал на Клару. Наблюдал, как она подносит к губам чашку чая, что я заварил для нее, и смахивает со своих прекрасных голубых глаз слезы.

В прихожей зазвонил телефон.

Я вышел и снял трубку.

— Члены правления согласны продолжать исследования… — раздался в трубке голос Копфера.

Я вдохнул, почувствовав, что до этого боялся дышать.

— …но на определенных условиях.

— Каких?

— Они говорят, что медицинская комиссия должна получить описание состава препарата, причем письменное. В противном случае одобрения мы не дождемся, и эксперименты с участием людей нам разрешат лишь через много лет. Учитывая объемы инвестиций, нестабильность и далекие перспективы коммерческой продажи препарата…

— Они хотят, чтобы я предоставил им формулу?

— Да.

Я посмотрел на Клару. Она склонилась над чашкой чая. Хотя нет, это самообман, Клара теперь всегда сутулилась. Величавая осанка Клары стала достоянием прошлого.

— А если воздействие препарата на человека уже доказано? — спросил я.

— Вы о чем?

— Что, если я уже сейчас могу предоставить доказательства, что препарат останавливает человеческое старение?

Я услышал на другом конце трубки дыхание Копфера.

— Вы и правда можете их предоставить?

Клара отставила чашку. Она обожала мой чай — особенно тот новый сорт, который я привез из Африки.

— Скоро предоставлю, — пообещал я и положил трубку.

На улице раздаются громкие сердитые голоса — слова испанские, арабские, берберские. Но думать об этом сейчас я не в силах. Может, надо было захватить с собой ружье, снова висящее без применения над камином? Нет, я здесь один, защититься мне все равно не удастся, и ускользнуть тоже. Людям хочется жить, чего бы это им ни стоило. Это они так думают. Потому что они не знают, во что им это обойдется и какие последствия их ждут. Жужжание в чемодане тоже будто бы стало громче, злее, напористее. Тик-так, бегут секунды, трость приближается. Все, что они способны захватить, надо уничтожить. Тактика выжженной земли. Не только ради Клары. Или ради меня. Ради всего человечества. Мне стыдно, но мое предательство — единственный достойный поступок, который я совершил за всю жизнь.

Копфер по-прежнему требовал предоставить формулу и ссылался на правление, которое якобы давило на него. Однако я напирал на то, что кто-нибудь, захотев разбогатеть, перепродаст формулу нашим конкурентам.

— Ральф, давать такие оценки не в вашей компетенции.

— Может, и нет, но я все же возьму на себя смелость.

— Я в том смысле, что вам не дано такого права. Ваша обязанность…

— Моя обязанность касается Бога и человечества, Людвиг, — я видел, как Копфер подпрыгнул, когда я назвал его по имени, — не компании «Антойл мед». И даже не корпорации «РЕК». Это открытие больше, чем какая-то корпорация или даже целая страна. Первые обладатели этой формулы попытаются наложить на нее монополию и использовать в политических интересах. Единственная организация, которой я мог бы доверить формулу, — это Организация Объединенных Наций, существуй она и по сей день. Я скорее умру, чем поделюсь ею.

Копфер долго смотрел на меня, но потом встал и вышел.

Я долго смотрел ему вслед, и меня трясло.

В глазах его было нечто скорбное, почти страдальческое, такими же глазами смотрели на нас врачи, приносившие нам анализ крови. В ответ они слышали, что их пациент страдает от аидита.

Я регулярно брал у Клары анализы крови и мягких тканей, а ей врал, будто отправляю их одному коллеге, который работает над препаратом против синдрома Вернера. В лаборатории я убеждался, что препарат оказывает на человека то же воздействие, что и на мышей: старение не просто замедлялось, оно, судя по всему, вообще прекращалось.

Однако у препарата имелся и побочный эффект, который у мышей мы обнаружили далеко не сразу. Мелисса сообщала, что мыши сделались более неподвижными, что они перестали заглядывать в общую клетку и кажутся апатичными. Единственная живая реакция заключалась в том, что, когда мышей кормили, те скалили зубы. Не знаю, насколько африканские карликовые мыши — а если уж на то пошло, то и Клара — предрасположены к депрессиям. Некоторое время мне казалось, будто ее внезапные перепады настроения, апатия и безынициативность объясняются мыслями о скорой смерти. Вот только я этого не замечал, пока не стал подмешивать лекарство Кларе в чай, — и изменения нагрянули, пускай ушла на это не одна ночь, однако настолько существенные, что я решил снизить дозу. Правда, это, похоже, не помогло. Как раз наоборот — перепады настроения и тоска усилились, словно у Клары появилась зависимость от препарата. Когда я посоветовал Мелиссе давать двум подопытным мышам сокращенную дозу «Анха», она сообщила мне, что поведение их не изменилось. Повлиять на них мы смогли, лишь начав вводить антидепрессанты. И когда я подмешал тот же антидепрессант Кларе в чай, результат, к счастью, был похожим.

Однажды ко мне в кабинет вошел Даниэль Эггер, седовласый председатель правления. Семейство Эггер владеет шестьюдесятью процентами акций в «Антойл мед», а бессменный глава семьи носит твидовый костюм и кроссовки. Из рук он не выпускал трость, однако ее функции я не понимал, особенно учитывая тот факт, что походка Даниэля Эггера скорее напоминает бег, а не ходьбу.

Он уселся, обхватил ладонями блестящий набалдашник трости и уставился на меня.

— Подумать только, — начал он чуть погодя и улыбнулся, обнажив ряд зубов, таких перламутрово-белых, будто они и сделаны из перламутра, — мозг сидящего передо мной человека хранит ответ на вопрос, которым человечество задавалось испокон веку. Как избежать смерти.

— Возможно, — согласился я.

— Но самое удивительное не это, господин Ясон, — вытащив носовой платок, Эггер принялся протирать набалдашник, вырезанный, видимо, из слоновой кости, — самое удивительное — это что вы, ученый, исследователь, хотите предать важнейший принцип науки. Принцип этот заключается в том, что знаниями необходимо делиться.

— По-вашему, Оппенгеймеру и его коллегам, ядерным физикам, следовало поделиться знаниями с Гитлером и Сталиным?

— По крайней мере, Оппенгеймер поделился ими со своим начальником, президентом Западной конфедерации. И ваш долг — последовать его примеру, Ясон. Правление этой корпорации выделило вам средства на этот проект и платило зарплату. Ваше открытие — это наша собственность.