К Тюдор - Сожженные девочки [litres]

Он был потрясен тем, что кто-то способен добровольно выбрать такую жизнь – среди мусора и птичьего помета, без света и тепла, в то время, как они в любой момент могли отправиться домой. К родителям, которые их любят. А затем его охватил гнев. Ему казалось, что вновь прибывшие каким-то образом над ним насмехаются.

Один из этой группы – тощий мужчина с дредами, по имени Зигги – внушал ему особенно сильную антипатию. Иногда Зигги приходил и пытался с ним поговорить. Он садился слишком близко. Предлагал ему эти странные сигареты. Раз или два он их даже пробовал курить. Не особо понравилось. После них он чувствовал себя… немного не в своей тарелке, а есть хотелось еще сильнее.

– Почему ты со мной разговариваешь? – спросил он у Зигги.

– Просто стараюсь быть дружелюбным.

– Зачем?

– Видишь ли, мои родители богаты. Они присылают мне деньги.

– И что из этого?

– Тебе нужны деньги.

– Ну да.

– Если ты будешь дружелюбен со мной, может быть, я дам тебе денег.

Зигги подмигнул ему, желтозубо ухмыльнувшись.

Несколько ночей спустя он проснулся от странных звуков, похожих на стоны. Он сел. Над ним стоял Зигги. Сунув руку в штаны, он яростно себя тер. Вверх-вниз, вверх-вниз.

– Что ты делаешь?

Зигги ухмыльнулся:

– Отсоси у меня. Я дам тебе десятку.

– Что?

Зигги подступил ближе, опуская брюки вниз, извлекая свой эрегированный член, окруженный курчавыми рыжими волосами.

– Ну, дружище, давай. По-быстрому.

– Нет.

Зигги переменился в лице.

– Ах ты маленький кусок дерьма! Делай что тебе говорят!

Кровь взревела у него в ушах. Глаза застлало красной пеленой, и он уже ничего не видел. Вскочив на ноги, он отпихнул Зигги. Обкуренный, тот споткнулся и рухнул назад, на спину.

– О черт, ты чего?

Он огляделся. Пол разрушающейся психушки был усеян какими-то обломками и разбитыми кирпичами. Схватив кусок кирпича, он опустил его на голову Зигги. Еще и еще раз, пока Зигги не перестал шевелиться.

Он попятился. Ярость улеглась, но перед глазами все еще висела красная пелена. Под ногами валялись обломки кирпича и дреды Зигги.

Он услышал ее голос.

Что ты натворил?

– Он хотел, чтобы я у него отсосал, – угрюмо откликнулся он. – Мне очень жаль.

Ты больше не можешь здесь оставаться. Ты должен уйти. Сегодня же ночью .

– А как насчет него?

Он посмотрел на Зигги, голова которого превратилась в месиво, странно скошенное набок, но тот еще дышал, едва слышно.

Его нельзя оставлять в таком состоянии .

Он покачал головой.

– В полицию я не пойду…

Конечно, нет. Я сказала, что его нельзя оставлять в таком состоянии. Он может тебя опознать .

Он услышал стон. Залитый кровью, беспомощно смотрел на него голубой глаз Зигги.

Он понял. Она всегда знала, что нужно делать.

Он поднял кирпич и шагнул к Зигги.

Вороны каркают. Он закрывает глаза. Он уже не тот мальчик, каким был тогда. И не наркоман, который провел почти весь третий десяток своей жизни, то и дело попадая в тюрьму за разные мелкие преступления – наркотики, разбойные нападения, кражи. Он изменился. Все так говорят. Психотерапевты. Комиссия по условно-досрочному освобождению. Но этого недостаточно. Ему необходимо услышать это от нее .

Она написала ему после того, как ушла в первый раз. Так он узнал, где ее искать. Однако Ноттингем большой город. И когда он наконец ее нашел, его охватил гнев, он совершил по-настоящему дурной поступок и все испортил.

Она пришла к нему в тюрьму лишь однажды. Его письма возвращались нераспечатанными. Он ее не винит. У нее были на то причины. И он ее простил.

Сейчас она просто должна сделать то же самое. И тогда они снова смогут быть вместе. Как раньше.

Он ей докажет.

Вот как сильно я тебя люблю .

Фло спускается вниз, когда я заканчиваю раскладывать покупки. Я тут же замечаю, что она напряжена.

– Привет. Как дела?

– Нормально.

– Чем занималась?

– Прогулялась в магазин.

– Есть что рассказать?

– Неа. – Она отодвигает стул и садится, избегая встречаться со мной взглядом. – А как у тебя все прошло?

– Хорошо.

– Есть что рассказать?

Я замираю с пакетом горошка в руке, размышляя о матери Джой, о фотографии в кармане, встрече с Майком Саддатом. И качаю головой.

– Неа. – Я запихиваю горошек в морозилку. – Думала, может, мы после ланча посмотрим, подходит ли подвал на роль проявочной. Но его необходимо освободить. Судя по всему, там много хлама.

– Ясно. Хорошо.

В ее голосе нет того энтузиазма, который я ожидала услышать.

– Я думала, тебе нужна новая проявочная.

– Нужна. Но я собиралась после ланча пойти еще пофотографировать. Ригли говорит, что тут есть…

Моя голова резко поворачивается в ее сторону.

– А вот тут, пожалуйста, помедленнее. Кто такой Ригли?

Она опускает голову, теребя замок молнии на своем худи.

– Мальчик, с которым я вчера познакомилась.

– Ты вчера не говорила о том, что с кем-то познакомилась.

– Я забыла.

– Ладно. Но теперь мне нужно чуть больше информации.

– Это просто мальчик, ясно?

Нет , ничего мне не ясно. Но сказать этого я не могу. И дело не в том, что я возражаю против дружбы Фло с мальчиками. Мальчик. Друг . Я бы хотела, чтобы эти два понятия у моей дочери как можно дольше не сливались в единое понятие бойфренд .

– Имя Ригли мне кажется немного странным.

– Это фамилия. Его зовут Лукас.

– Хорошо. И как ты с ним познакомилась?

– Я встретила его на кладбище. Он рисует. По-настоящему хорошо.

– Он рисует могилы. Мило.

– А я их фотографирую.

– Ну, значит, это судьба.

– Ма-ам. – Она закатывает глаза, и мне кажется странным, что у нее из ушей не валит дым. – Это совсем не то. Ясно?

– Ясно, – киваю я, не веря ни единому ее слову. – Так что же сказал Ригли?

Она в нерешительности молчит.

– Насчет какого-то места, – подсказываю я.

– Ага… – Снова молчание. – Очень красивые рощи.

– Понятно.

Она хмурится:

– Не говори это таким тоном.

– Ты о чем?

– Ты знаешь.

– Слушай, я не уверена, что хочу, чтобы ты бродила по каким-то рощам с мальчиком, с которым едва знакома.

– Значит, ты предпочитаешь, чтобы я бродила одна?

– Нет.

– Но ты не хочешь, чтобы я шла с другом, который хорошо знает эти места.

О, моя дочь очень проницательна. Я вообще не хочу, чтобы она куда-то шла. Но ей пятнадцать лет. Ей нужна свобода. И ей нужны здесь друзья. Оттого, что я буду что-то запрещать, Фло только сильнее захочется это сделать.

Я тяжело вздыхаю:

– Хорошо. Ты можешь пойти…

– Спасибо, мам.

– Но … будь осторожна. Возьми телефон. На случай, если ты свалишься в канаву или что-то в этом роде.