Харриет Уокер - Новая девушка

То, что она знает, она могла узнать только от одного человека — от Винни…

Хелен я не вспоминала со времени нашей учебы в школе. То есть воспоминания существовали где-то в подкорке, но я научилась не обращать на них внимания. И когда я мучилась от волнения и беспокойства — а такое случалось часто, — то относила это к тому, с чем сталкивалась в данный конкретный момент, а не к тому, что постоянно свербило внутри.

Глаза. Взгляды. Открытые рты. Ее крик, когда она падала. Шум, с которым упала…

Я решительно тряхнула головой. Что-то я слишком часто вспоминаю Хелен.

Удалив этот запрос, я еще раз обновила свою ленту в Фейсбуке. Теперь первой в ней была фотография, размещенная Мэгги, с несколькими лайками и целой лестницей комментариев:

— О-о-о-о, поздравляю, детка!

— Ты это заслужила!

— Хороших выходных, Мэг!

Ну что за жизнь, в которой люди брызжут позитивом напоказ! И мое презрение к Мэгги по поводу ее существования в Сети сильно поколебалось. Ведь это моя жизнь уже многие месяцы характеризуется потерями, смертями и страхами.

«Могла бы предупредить».

Эта фраза внезапно возникла у меня в голове, и я вспомнила о своем ответе Винни, который собиралась послать утром. Он терзал меня, как лезвие, воткнутое в руку, которое необходимо удалить, чтобы рана могла затянуться. Открыв почтовый ящик, я перешла к фото, несколько часов назад присланному Винни — и все? — и напечатала свой ответ:

«Ты всегда легче, чем я, заводила друзей».

Нажав на кнопку «отправить» и полностью отключив телефон, я допила вино. Впервые за многие месяцы мне показалось, что я что-то контролирую. Я знала, что ничего, в сущности, не изменилось, но перестала размышлять о том, чем я могла разозлить самую старую подругу, так же как перестала выворачивать перед ней душу наизнанку, извиняясь за те обстоятельства, на которые никак не могла повлиять, — за смерть одного младенца и распустившуюся жизнь другого. И за то, что произошло много лет назад.

После многих месяцев, полных раскаяния и стыда, я разозлилась.

Винни была докой во всем, что касалось возможностей заставить людей почувствовать вину, — это был ее способ оправдывать то, что она сделала. У нее был талант устыжать — она всегда была спокойна, всегда безмятежна и при этом всегда выглядела немного расстроенной и со всем смирившейся. После того как с Хелен все было кончено, Винни ясно дала мне понять, что больше об этом никто не должен знать, или я буду следующей, хотя ей этого не хотелось бы.

Хватит.

Вновь обретшая смысл жизни и полная энергии, о существовании которой я уже успела забыть за все эти месяцы ночных кошмаров и недосыпания по вине Лайлы, я поставила пустой бокал и встала.

За окнами потемнело — вечерние сумерки сменились ночной темнотой, и тени расползлись по стенам холла. В темноте верхняя площадка лестницы выступала под острым углом. То, что мне было нужно, находилось именно там.

Я решила стереть себя. Исчезнуть из всех социальных сетей, которые, я это чувствовала, уже давно с экрана проникли мне в душу и сделали меня беззащитной перед Мэгги, Винни и троллихой из Твиттера, кем бы она ни была. Я сделаю это с компьютера Ника, чей гигантский экран в дюйм толщиной занимал почти всю свободную комнату, где муж часто работал до рождения Лайлы, создавая символы и логотипы для своих клиентов.

Когда он купил его и я узнала цену, я была потрясена — отрыжка экономной юности, — но втайне покупка доставила мне удовольствие. Она отлично вписалась бы в интерьер лофта на Манхэттене. Этот экран, мечта продвинутого дизайнера, мог быть в какой-то степени и моей тинейджерской мечтой, если бы в том возрасте я знала, как классно может выглядеть матовая сталь.

В принципе, я могла бы удалить все и со своего телефона, но мне хотелось, чтобы удаление было окончательным, и я хотела убедиться, что все сделано «как надо». Слегка пьяная, я решила, что моя смерть в Сети должна стать событием церемониальным. А вот трезвая моя часть вдруг вспомнила, что наши практиканты часто давились от смеха, слыша мои запредельные вопросы из области техники, так что десктопы, как у Ника, все еще являлись единственным средством, с помощью которого дело делается «как надо».

Я впервые сяду за стол с момента рождения Лайлы. И, кажется, волнуюсь…

Включив свет у основания лестницы, я решительно поднялась по ступенькам. Из гостиной, оставшейся у меня за спиной, доносился негромкий гул монитора, на котором была видна Лайла, спавшая в «детской» — ну да, именно в детской. А из-за ее двери на верхней площадке лестницы изредка доносились посапывание и шелест простыней, когда она вертелась. Хотя мне все время казалось, что эти звуки доносятся до меня слишком редко.

В свободной комнате мерцал монитор Ника — всегда включенный, всегда наготове. Глядя на него, я поняла, что он похож на меня такую, какой я бываю ночью, — неподвижную, выглядящую спящей, но готовую вскочить в любое мгновение и выполнить то, что потребует от меня Лайла. Я включила бра на стене, пробралась мимо коробок, которые мы все еще никак не могли распаковать — а ведь прошло уже больше двух лет, — и мешков с детской одеждой, из которой Лайла уже успела вырасти. Одежда ждала, когда мы передадим ее следующему новорожденному.

«Куча мамочкиного горя», — называл эти мешки Ник, подчеркивая мою сентиментальную любовь к крохотным вещам, которые Лайла носила сразу после рождения. Я заметила, что его больше всего волновал следующий этап развития дочери, тогда как я относилась к каждому ее новому умению, к каждому новому действию, как к маленькой смерти — еще на один шаг дальше от того времени, когда мы с ней составляли единое целое. Мне никогда не нравилось само состояние беременности, но я и никогда не хотела, чтобы оно становилось нашим отдаленным прошлым.

Опустившись в кресло, стоявшее перед столом — стоившее почти столько же, сколько монитор, — в которое мы оба влюбились из-за его ретростиля, как влюбились в непомерные размеры того, что стояло перед ним, я пошевелила мышкой, чтобы разбудить компьютер. Черная бездна, простиравшаяся на несколько футов в обе стороны, заполнилась красочными пикселями.

Оказалось, что я смотрю на нечто розовое, и это меня ошеломило. Тень складки здесь, кончик пятна там… Постепенно в фокусе появились ноготь и ресница. А потом — чепец и кролик. Это было фото Джека, сделанное вскоре после его рождения — и смерти, — то самое, что Ник удалил с моего телефона. Сейчас оно занимало весь громадный экран.

Я всегда смеялась над способностью Лайлы пугаться уже после того, как сама причина испуга давно исчезла. Она вздрагивала через несколько мгновений после громкого звука или после того, как кто-то входил в комнату — все это вызывало у меня смех. Но сейчас я переживала ту же отсрочку, пока мое сознание пыталось оценить образ, появившийся передо мной.