Энтони Горовиц - Сороки-убийцы

Пошевеливайтесь, Миггс! Хотел бы уточнить, нуждается ли ваша линия талии в корректировке со времени прошлого визита, милорд». У его талии давно нет линии. Там только плоть. Он раздобрел до буффонадных пропорций и понимает, что вступает ныне в мутные воды ухудшающегося здоровья. Пока он спускается по лестнице, предки наблюдают за ним из витиеватых золоченых рам. Ни один не улыбается, видимо, они огорчены, что этот жирный идиот стал хозяином родового имения и четыреста лет бережной селекции отправились коту под хвост. Но какое ему дело? Ему нужен завтрак, его ням-ням. Инфантилен он во всем. Когда он ест, пища стекает у него по подбородку, и краем сознания лорд удивляется, почему нянька не спешит утереть ему ротик. Он входит в столовую и усаживается, массивные ягодицы едва протискиваются между подлокотников хэпплуайтовского кресла работы восемнадцатого века, которое скрипит под его тушей. Он берет белую льняную салфетку, разворачивает и закладывает за воротник под подбородок, а вернее, подбородки, ведь у него их двойной набор — стандартный комплект для хорошо откормленного английского джентльмена. Его ждет «Таймс», но он не спешит открывать газету прямо сейчас. Ну зачем ему приобщаться к дурным новостям со всего света, ежедневному перечислению свидетельств всеобщей депрессии, дезориентации и упадка, когда у него своих забот хватает? Он глух к пронзительным, пророческим голосам, возвещающим о росте исламского фундаментализма и падении фунта. Дом его детства, его поместье, в опасности — оно может не дотянуть до конца месяца. Таковы мысли, что назойливо вторгаются в его ум и занимают его. И далее в том же духе еще четыреста двадцать страниц. Каюсь, после первой главы я стала читать по диагонали, выхватывая из текста случайные предложения. Роман претендовал на сатиру, гротескную фэнтези о британской аристократии. Сюжет, если таковой имелся, вращался вокруг банкротства лорда Трампа и его попыток спасти разваливающийся родовой дом, превратив его в объект туризма. Для этого он сочинил ему фальшивую историю, изобрел привидение и населил земли поместья престарелыми и по большей части смирными животными из местного зоопарка. Скольжение в названии намекало на опасные виражи в развитии придуманного лордом авантюрного предприятия, хотя одновременно намекало, довольно прозрачно, на состояние нации. Это становилось заметно с приездом первых посетителей: «дамочки в пухлых нейлоновых куртках, жирные, уродливые, визгливые бабы с желтыми от никотина ногтями, тупоголовыми сынками с проводами в ушах и в брендовых трусах, выглядывающих из-под сползающих, несуразно сидящих джинсов». К этим персонажам автор относился с не меньшим презрением, чем к самому Трампу.

«Скольжение» обеспокоило меня по совокупности причин. Как мог человек, сочинивший девять высоко востребованных и живых романов, серию про Аттикуса Пюнда, взяться за вещь, полную в конечном итоге такой ненависти? Это все равно как если бы Энид Блайтон промышляла в свободное от сочинения детских книжек время порнографическими рассказами. Стиль был мучительно неоригинальным, напомнив мне другого писателя, но в тот момент я не бралась определить, кого именно. Для меня было очевидно, что Конвею с натугой давалось каждое предложение, каждая нелепая метафора. Самое скверное, что это не был ранний труд, писанина юноши, только обретающего свой голос. На время указывало упоминание на исламский фундаментализм. Алан сочинил текст недавно и в прощальном своем письме просил

Чарльза дать книге второй шанс. Она имела для него значение. Отражал ли роман его взгляд на мир? Неужели он действительно считал его хоть чего-то стоящим?

Мне плохо спалось той ночью. Я привычна к скверной писанине. Через меня прошла куча романов, не имеющих ни единого шанса быть опубликованными. Но Алана Конвея я знала одиннадцать лет — или думала, что знала, — и никак не могла поверить, что он смог породить четыреста двадцать страниц этой фигни. Пока я лежала в темноте, у меня возникало ощущение, будто Алан нашептывает мне что-то, чего я категорически не желаю слушать.

Действие «Английских сорочьих убийств» происходит в вымышленной деревне в Сомерсете. Большая часть историй развивается в деревнях, придуманных Аланом, и даже в двух «лондонских» романах («Нет покоя нечестивым» и «Аперитив с цианидом») он использует фальшивые названия для всего узнаваемого: отелей и ресторанов, музеев, больниц и театров. Ощущение такое, будто автор опасается поместить своих литературных героев в реальный мир, даже в защитной среде 1950-х годов. Пюнд уютно себя чувствует только тогда, когда прогуливается по деревенской лужайке или пропускает стаканчик в местном пабе. Убийства случаются во время крикетных или крокетных матчей. Неизменно светит солнце. Принимая в расчет, что Конвей назвал свой дом в честь рассказа про Шерлока Холмса, логично предположить, что Алана вдохновляло знаменитое изречение Холмса: «В самых отвратительных трущобах Лондона не свершается столько страшных грехов, сколько в этой восхитительной и веселой сельской местности» [21].

Почему английская деревня так склонна становиться ареной преступлений? Этот вопрос долго не давал мне покоя, а ответ я нашла, совершив ошибку и сняв коттедж в деревне близ Чичестера. Чарльз отговаривал меня, но тогда мне казалось, что будет так здорово устроить себе время от времени сельские выходные. Он оказался прав. Я дождаться не могла, когда вернусь обратно. Всякий раз, заводя одного друга, я приобретала трех врагов, а споры о таких предметах, как парковка машин, церковные колокола, собачьи какашки или висячие корзины с цветами, определяли каждодневную жизнь до такой степени, что все готовы были вцепиться друг другу в глотку. В том-то все и кроется. Эмоции, быстро растворяющиеся в шумном и хаотичном городе, нагнаиваются в тишине деревни, толкая людей к психозу и насилию. Это настоящий подарок для детективщиков. Выгода еще и в общинности. Города анонимны, а небольшие сельские поселения, где все друг друга знают, гораздо проще рождают подозреваемых и, если на то пошло, тех, кто подозревает их.

Для меня было очевидно, что, создавая Саксби-на-Эйвоне, Алан держал в уме Орфорд. Городок стоял не на Эйвоне, и в нем не было «солидных георгианских построек из батского камня, с красивыми портиками и террасными садами», но стоило мне миновать пожарное депо с его ярко-желтой башней и попасть на деревенскую площадь, я точно поняла, где оказалась. Здешняя церковь была посвящена святому Варфоломею, а не святому Ботольфу, но описание совпадало точь-в-точь, даже полуразрушенные каменные арки присутствовали. Здесь имелся паб, выходящий на кладбище. «Герб королевы», где остановился Пюнд, назывался на самом деле «Голова короля». Деревенская доска объявлений, на которой Джой вывесила признание в своем нецеломудренном поведении, располагалась на боковой стороне площади. На противоположной ее стороне были магазин и пекарня, называвшаяся «Памп-Хаус». Замок, тень которого падала на дом доктора Редвинг и построенный примерно в одно время с тем, который я видела во Фрамлингеме, находился несколько поодаль. Тут даже Дэфни-роуд имелась. В книге это был адрес Невилла Брента, но в настоящем мире на ней проживала сестра Алана. Описание дома оказалось очень похожим. Мне стало любопытно, что бы это значило.