Энтони Горовиц - Сороки-убийцы

Я рассказала Клэр про пропавшие главы, но она не смогла помочь мне.

— Я ничего этого не читала. Он мне не показывал. Обычно я читала все его книги до публикации, но после нашей размолвки он перестал их мне показывать. Алан, знаете, был такой — из тех, кто легко обижается.

— Если вы станете писать о нем, то нужно будет рассказать и об этом, — заметила я. — Вы двое выросли вместе. Вы всегда знали, что он станет писателем? Почему Алан стал сочинять детективы?

— Да, я напишу. Именно так и сделаю. — А потом, в мгновение ока, Клэр заговорила совсем о другом: — Я не думаю, что он покончил с собой.

— Простите?

— Я так не думаю! — Она выпалила эти слова, словно сдерживала их с самого моего прихода и не могла ждать больше. — Я говорила суперинтенданту Локку, но он не захотел слушать. Алан не совершал самоубийства — я в это ни секунды не верю!

— Полагаете, это был несчастный случай?

— Я думаю, что кто-то убил его.

Я уставилась на нее:

— Кто мог желать ему смерти?

— Куча народу! Были такие, кто завидовал ему, и такие, кто его не любил. Мелисса, например. Она так и не простила то, как он с ней обошелся, и едва ли кто ее осудит. Бросить жену ради мужчины! Это унижение. И поговорите с его соседом, Джоном Уайтом. Они с Аланом поругались из-за денег. Алан мне рассказывал про него. Говорил, что такой тип на все способен. Конечно, это мог сделать человек, не знакомый Алану. Когда ты знаменитый писатель, всегда найдется тот, кто будет тебя преследовать. Было время, совсем недавно, когда брат получал угрозы расправиться с ним. Я знаю, потому что он мне их показывал.

— От кого они приходили?

— Угрозы были анонимные. Мне едва удалось их прочитать, таким корявым языком они были написаны. Ругательства и похабщина. Они были от одного писателя, с которым Алан познакомился в Девоншире и которому пытался помочь.

— У вас какие-нибудь из них сохранились?

— Они должны быть в полицейском участке. В конце концов нам пришлось обратиться в полицию. Я показала письма суперинтенданту Локку, и тот посоветовал нам серьезно отнестись к ним. Но Алан понятия не имел от кого они, и выяснить никак не получилось. Алан любил жизнь. Даже если он болел, то держался бы до конца.

— Он написал письмо. — Я чувствовала, что должна сообщить ей.

— За день до самоубийства он написал нам и рассказал, что намерен сделать.

Клэр посмотрела на меня со смесью недоверия и негодования во взгляде:

— Написал вам?

— Да?

— Лично?

— Нет. Письмо было адресовано Чарльзу Клоуверу, его издателю. Клэр поразмыслила.

— С чего это он написал вам? А не мне? Вот этого я совсем не понимаю . Мы вместе выросли. Пока его не отправили в частную школу, мы двое были неразлучны. И даже потом, когда я увидела его...

Голос изменил ей, и я поняла, что поступила глупо, так расстроив ее.

— Может, мне уйти? — спросила я.

Клэр кивнула. Она достала платок, но не воспользовалась им. Просто сжала в кулаке.

— Мне очень жаль, — пробормотала я.

Провожать меня она не стала. Я сама нашла дверь и, выйдя на улицу, заглянула в окно и увидела, что Клэр сидит в той же позе. Она не плакала, просто тупо смотрел на стену, обиженная и злая.

[21] Артур Конан Дойл. «Медные буки». Перевод Н. Емельянниковой.

Моя сестра Кэти на два года младше меня, но из нас двоих выглядит старшей. Это расхожая шутка между нами. Она сетует, что мне-то легко жить в своей маленькой захламленной квартирке, тогда как ей приходится ухаживать за двумя гиперактивными детьми, кучей домашних животных и несовременным мужем — будучи человеком добрым и романтичным, он тем не менее любит, чтобы на стол накрывали точно в срок. У них большой дом и сад в пол-акра, которые Кэти содержит в таком порядке, что хоть на обложку журнала помещай. Дом самый модерновый, со сдвигающимися окнами, газовыми каминами с эффектом живого огня и гигантским телевизором в гостиной. Книг почти нет. Я никого не осуждаю. Просто это такая деталь, мимо которой я не могу пройти мимо .

Мы с сестрой живем в разных мирах. Кэти более худощавая и больше заботится о внешности. Носит она дорогие вещи, которые покупает по каталогам, и раз в две недели делает прическу где-то в Вудбридже — там у нее знакомый парикмахер. Я даже не скажу, как зовут моего парикмахера: то ли Доз, то ли Даз, то ли Дез, — причем от какого имени это сокращение, понятия не имею. У Кэти нет нужды работать, и тем не менее она десять лет управляет садовым центром, расположенным в полумиле от дома. Ума не приложу, как ей удается совмещать полный рабочий день с обязанностями жены и матери. Разумеется, пока дети были маленькие, через их дом прошла целая вереница домработниц и нянек. Среди них были анорексичка, утвердившаяся в вере христианка, одинокая австралийка и одна, исчезнувшая без следа. Мы с Кэти созваниваемся дважды или трижды в неделю по «Фейстайм», и остается только догадываться, как нам, имеющим между собой так мало общего, удается быть такими хорошими подругами.

Определенно, я не могла уехать из Суффолка, не заглянув к сестре. Вудбридж всего в двенадцати милях от Орфорда, и по счастливому стечению обстоятельств у нее выдалась свободная половина дня. Гордон уехал в Лондон. Он мотался так каждый день: из Вудбриджа в Ипсуич, из Ипсуича на Ливерпуль-стрит и обратно. Он утверждает, что его это не тяготит, но мне страшно подумать о том, сколько часов приходится проводить ему в поездах. Гордону вполне по средствам снять жилье в Лондоне, но он говорит, что ненавидит расставаться с семьей, пусть даже на одну или две ночи. Эти двое придают очень большое значение совместному времяпрепровождению: летний отпуск, катание на лыжах в Рождество, различные вылазки по выходным.

Единственные минуты, когда я ощущаю себя одинокой, — это когда думаю об этой паре.

Расставшись с Клэр Дженкинс, я поехала прямо к сестре. Кэти была на кухне. Хотя дом у нее большой, она, похоже, все время находится только на кухне. Мы обнялись, она налила мне чаю и положила большой кусок пирога, домашней выпечки, конечно.

— Так что привело тебя в Суффолк? — спросила Кэти.

Я сказала ей, что умер Алан Конвей, и она кивнула.

— Ах да, разумеется. Слышала в новостях. Это плохо?

— Ничего хорошего, — ответила я.

— Ты ведь вроде его не любила?

Неужели я поделилась этим с сестрой?

— Мои симпатии тут ни при чем, — заявила я. — Он был крупнейшим из наших авторов.

— Разве он не успел закончить очередную свою книгу?

Я рассказала про рукопись с недостающими двумя или тремя главами, про то, что от них и следа нет на компьютере, да и рукописные наброски тоже исчезли. Пока я все это излагала, меня поразило, насколько странно все это звучит, прямо как в каком-нибудь триллере. Мне вспомнилось утверждение Клэр, что ее брат не мог совершить самоубийство.