Эшли Одрейн - Ты знала

– Откуда это у тебя? – нервно спросила я. Вайолет многозначительно приподняла брови и продолжила перемешивать хлопья в миске. – Отвечай!

– А у тебя?

Я вышла из кухни.

Час спустя я заглянула в комнату к Вайолет и заявила, что хочу внести ясность, – книга нужна мне для работы над новым рассказом. Нам следует обсудить значение взрослого слова «измена»; мне интересно, что Вайолет под этим понимает. Я купила эту книгу вовсе не из-за того, что мама и папа намерены расстаться. У нас все в полном порядке, мы очень любим друг друга.

– Ясно, – сказала она и вернулась к учебникам.

Разумеется, Вайолет знала, кто эта женщина. Возможно, вы не единожды ходили на ланч вместе; у вас вечно были свои секреты. Она никогда не пользовалась стирательной резинкой или пеналом с единорогом, держала их на виду, словно трофеи. Судя по всему, эти подарки значили для нее больше, чем я предполагала.

Я выбросила книгу в помойку за домом. Какую ложь придумать, чтобы совпадала с тем, что я уже наговорила? Мне хотелось вернуться, применить материнский авторитет, убедить Вайолет, что она ошибается. Главное, чтобы моя дочь не считала меня обманутой женой. А еще, несмотря на десять лет отрицания ваших с ней отношений, я не хотела, чтобы она плохо думала о тебе.

Я понимала, что наша семья распалась, но все равно продолжала хвататься за соломинку, ведь у меня больше ничего не осталось.

Вечером я с любовью обняла тебя у нее на глазах и даже обратилась к тебе «милый». Ты сел смотреть хоккей; я устроилась рядом, позвала ее в комнату и спросила, есть ли у нее деньги, чтобы купить в школе пиццу. Она злобно зыркнула на нас, перевела взгляд на мою руку у тебя на бедре и коротко мотнула головой, давая понять – мне ее не одурачить. Вайолет отлично умела вгонять меня в краску.

Месяц спустя – через три месяца после того как я узнала о твоей измене – я проснулась воскресным утром и поняла: все кончено. Не имеет смысла притворяться, что нам удастся тихо-мирно проплыть мимо этой ситуации, словно мимо мусора на берегу реки. Няня увела Вайолет гулять, а мы с тобой пошли в паб.

– Ты по-прежнему с ней встречаешься?

Ты уставился в окно, потом нетерпеливо махнул официанту. Я снова попросила – пожалуйста, расскажи об этой женщине, объясни, за что ты ее полюбил. Ты отвел взгляд, задумался, будто размышляя, сколько правды отмерить. Меня охватило тревожное волнение; я больше не могла находиться рядом с тобой. Хотелось, чтобы ты поскорее исчез из моей жизни.

Нервно запахнув пальто, я вернулась домой, достала из подвала чемоданы, аккуратно упаковала в них всю твою одежду и застегнула молнию. Позвонила в компанию по организации переездов и заказала четыре больших контейнера и фургон на завтра. Взяла с твоего стола блок с цветными клейкими листками, обошла дом и обклеила вещи, которые мне хотелось бы, чтобы ты забрал: столик на колесах из кухни, проигрыватель для дисков, набор посуды – подарок от твоих родителей, дорожку на полу в коридоре со следами от ботинок – ты никогда не снимал их, хотя я сто раз просила, диван из гостиной, на котором за долгие годы остался отпечаток твоей задницы, вазу из зеленого стекла, разделочную доску, закапанную кровью от мяса, ужасно неудобные стулья, которые ты купил в столовую, всю мебель из твоего кабинета и бо́льшую часть картин. Потом я нашла жестянку с лезвиями, вынула самое длинное и острое, завернула в шелковый шарф и спрятала в нижний ящик комода.

– Ночуй у нее. Придешь завтра и упакуешь остальное. – Я привычно поцеловала тебя на прощанье – рефлекс замужней женщины.

Поднимаясь по ступеням, я подумала о вещах Сэма. Все, что от него осталось, лежало в коробках в подвале. Вдруг ты захочешь взять что-то на память – например, одеяло или игрушку. Вероятно, следует дать тебе какую-то вещь, до сих пор хранящую его запах.

Я включила воду в ванной и разделась. Плеск воды заглушил твои шаги. Заметив тебя в дверях, я удивилась, прикрыла грудь руками и отвернулась. Мы столько лет прожили вместе, а теперь ты – чужой человек.

– Что будет с Вайолет? – спросил ты, не сводя с меня глаз.

Я забралась в ванну. Вода была слишком горячей, но я заставила себя опуститься в нее.

– А что с Вайолет? Сам все устроил, сам ей и рассказывай.

Ты поднял взгляд к потолку, как обычно делал, если я говорила что-то не то и ты злился, что я слишком упрямая, рассеянная, неуступчивая или нерешительная. Или дерзкая. Или язвительная. Ты утомленно потер лоб. Должно быть, пожалел, что я вообще есть на свете.

– Я изо всех сил старалась, чтобы эта история ее не коснулась. Не хочу, чтобы она думала о тебе плохо, – сказала я, – но мне кажется, ей все известно.

Я рассчитывала услышать слова благодарности, признание вины, однако ты сказал:

– Я хочу совместно опекать ее. Поделим время поровну.

– Ладно.

Я погрузилась в ванну полностью. Под водой мое тело выглядело гладким и округлым – в течение двадцати лет ты входил в него. Кто знает, может, тебе снова захочется им воспользоваться. Несмотря на все мои промахи, несмотря на разочарование, возможно, ты пожелаешь в последний раз прикоснуться ко мне. Я взглянула на тебя и ничего не почувствовала: ни любви, ни ненависти – вообще ничего. Мы стали друг другу чужими. Неужели так выглядит конец семьи? Некоторые люди работают над отношениями ради детей, чтобы обеспечить им «нормальную» жизнь. Но мне больше нечего дать, нечем поддержать пламя.

Внезапно до меня дошло – как же я не подумала об этом раньше? – мы с Вайолет теперь останемся вдвоем. Вот что ты имел в виду, когда спросил: «Что будет с Вайолет?» Ты хотел сказать: «Как же ты будешь с Вайолет? Как вы справитесь без меня? Как же дни, когда вы не разговариваете друг с другом, и ночи, когда ей нужен кто-то рядом, а ты не хочешь к ней идти? Она ведь все понимает и видит, что ты только притворяешься, будто тебе не все равно. Кто защитит ее, кто утешит? Кто разбудит ласковым словом? Кто будет любить ее? Кто уверит, что все образуется?»

Ты стоял в джинсах и сером свитере, заложив руки в карманы, и смотрел на меня. Голую. Неадекватную. Я решительно встретила твой оценивающий взгляд.

– У нас все будет хорошо. Я ее мать.

Наш мозг постоянно на страже в ожидании опасности, ведь смерть в буквальном смысле может подстерегать за каждым углом. Поступающая информация воздействует, во‐первых, на сознание, и мы ее воспринимаем и запоминаем, а во‐вторых, на подсознание, и миндалевидная железа выявляет признаки опасности. Мы ощущаем страх, даже не понимая, что увидели, услышали или унюхали нечто неправльное, – на это мозгу требуется всего лишь двенадцать тысячных секунды. Мы реагируем еще до того, как успеваем осознать, что именно пошло не так. Например, что подъезжает машина. Или что она вот-вот собьет человека.