Харлан Кобен - Всего один взгляд. Невиновный

Нет, так не годится.

Он слишком увлекся, позволил разыграться воображению. Должно быть какое-то логическое объяснение. Пусть он его пока не знает, но это вовсе не означает, что его нет. Мэтт вспомнил, как однажды смотрел по телевизору фильм о том, как иллюзионисты делают свои фокусы. Ты видишь фокус и понятия не имеешь, как это у них получилось. А потом, когда тебе все подробно показывают, удивляешься своей глупости: как же ты сразу не догадался? И в данном случае все обстоит примерно так же.

Мэтт решил позвонить.

Он нажал кнопку быстрого набора номера телефона Оливии. Задержал на ней палец. Раздались звонки. Мэтт смотрел в окно и видел Ньюарк. Чувства к этому городу он испытывал смешанные. Ты ощущаешь его потенциал, живость, но по большей части в глаза почему-то бросается распад, и тогда ты удрученно качаешь головой. По некой непонятной причине Мэтту вспомнился день, когда Дафф навестил его в тюрьме. Дафф начал лысеть, лицо красное, и походил он на розовощекого младенца. Мэтт смотрел и молчал. Сказать ему было нечего.

Телефон произвел шесть сигналов, затем включился автоответчик. Услышав оживленный голос жены, такой знакомый, такой… его , Мэтт ощутил, как забилось сердце. Он терпеливо ждал, пока Оливия произнесет все положенные слова. И вот сигнал.

— Привет, это я, — сказал он. Голос его звучал напряженно, побороть эту интонацию никак не удавалось. — Перезвони мне, когда будет свободная минутка, хорошо? — Он умолк. Обычно Мэтт заканчивал подобные сообщения небрежным «люблю тебя», но на сей раз резко нажал кнопку и отключился.

Он продолжал смотреть в окно. В тюрьме Мэтт сразу столкнулся с жестокостью и насилием, но тягостного впечатления они почему-то не оставили. Напротив. Это постепенно стало нормой. Через некоторое время Мэтту даже начали нравиться люди из «Нации арийцев», и он с удовольствием проводил часы в их компании. Один из вариантов стокгольмского синдрома. Выжить — это главное. Он изворачивался как мог, чтобы выжить. Все может стать нормой. Именно это и заставило Мэтта остановиться.

Он думал о смехе Оливии. Как ее смех заставил его позабыть обо всем. Интересно, подумал он вдруг, был ли этот смех реальностью или еще одним жестоким миражом, который мог и погубить?

А затем Мэтт совершил нечто совсем странное.

Взял телефон, поставил перед собой на расстоянии вытянутой руки и сделал снимок. Он не улыбался. Просто смотрел в объектив камеры. Фотография появилась на маленьком экране. Теперь он видел там свое лицо, но не был уверен в том, что видит.

Потом Мэтт нажал кнопку и отослал снимок Оливии.

Прошло два часа. Оливия не перезвонила.

Мэтт провел эти часы с Айком Киром, старшим партнером по бизнесу, который носил длинные седые волосы гладко зачесанными назад. Родом он был из богатой семьи. Кир имел лишь самое общее представление о том, как надо вести дела, но и этого порой было достаточно. Он также являлся владельцем двух дорогущих мотоциклов, «вайпера» и «харлей-дэвидсона». В конторе его прозвали Середняком, сокращение от «Кризис среднего возраста».

Середняк был достаточно умен, чтобы понимать: особым умом он не блещет. А потому он вовсю использовал Мэтта. Знал, что Мэтт всегда готов взять на себя самую трудную работу, оставаясь в тени. Это позволяло Середняку поддерживать хорошие корпоративные взаимоотношения с клиентами и выглядеть пристойно. Он догадывался, что Мэтт недоволен таким положением дел, но не настолько, чтобы что-нибудь предпринять.

Мошеннические корпоративные сделки, может, не слишком хороши для Америки, но чертовски выгодны для «белых воротничков» юридической фирмы типа «Картер Стерджис». Как раз теперь они обсуждали дело Майка Штермана, генерального директора крупной фармацевтической компании «Пентакол». Штермана, наряду с многим прочим, обвиняли в манипулировании оптовыми ценами.

— Короче, — начал Середняк, и его поставленный за годы юридической практики баритон заполнил кабинет, — какова будет линия нашей защиты?

— Валить вину на другого парня, — ответил Мэтт.

— Какого другого парня?

— Да.

— Не понял?

— Обвиним кого получится. Финансового директора — он шурин Штермана и его бывший лучший друг, исполнительного директора, еще какого-нибудь директора — выбирай любого, аудиторскую фирму, банки, совет директоров, сотрудников нижнего звена. Заявим, что некоторые из них — мошенники. Некоторые совершили ошибки по неведению, что и привело к катастрофе.

— Но разве тут нет противоречия? — Середняк сложил руки на груди, насупил брови. — Обвинение и в злом умысле, и в случайных ошибках?

Он поднял голову, кивнул и расплылся в улыбке. Злой умысел и ошибки. Середняку это понравилось.

— В общем, спутаем все карты, — продолжил Мэтт. — Обвиним множество людей, но никого конкретно. Жюри присяжных неизбежно придет к выводу, что в фирме явно что-то неладно, а вот кого винить — непонятно. Закидаем их фактами и цифрами. Рассмотрим каждую вероятную ошибку, каждое i, с точкой и без. Станем притворяться, будто докапываемся до каждой мелочи. Все подвергать сомнению. И всех.

— Ну а что насчет бар-мицвы?

Штерман выбросил на церемонию бар-мицвы своего сына два миллиона долларов, эта сумма включала чартерный перелет семейства и всех гостей на Бермуды, где выступали Бейонсе и Джа Рул. Видеозапись праздника — это было DVD с объемным звуком — должна была фигурировать в суде.

— Вполне законные деловые расходы, — произнес Мэтт.

— Как это?

— А ты посмотри, кто там был. Руководители крупнейших фармацевтических концернов. Оптовые покупатели. Правительственные чиновники из администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами, которые раздают разрешения на эти самые лекарства, а также гранты. Врачи, ученые, прочие лица. Наш клиент всех накормил и напоил — вполне легитимная деловая практика в США, установившаяся еще до Бостонского чаепития [26] Здесь: в значении «очень давно». Бостонское чаепитие — символическое событие в американской истории, послужившее толчком к началу Войны за независимость 1775–1784 годов, — случилось в декабре 1773 года, когда в знак протеста против беспошлинного ввоза английского чая в Северную Америку члены организации «Сыны свободы» проникли на английские корабли в бостонском порту и выбросили в море партию чая. . И вообще, он делал все это исключительно в интересах компании.

— Ну а тот факт, что предлогом для вечеринки стала бар-мицва его сына?

Мэтт пожал плечами:

— И это свидетельствует в его пользу. Штерман очень умный человек.

Середняк скроил гримасу.

— Ты только вдумайся. Если бы Штерман сказал: «Устраиваю грандиозный прием, чтобы окучить важных клиентов», тогда это вряд ли помогло бы ему установить отношения, которых он так добивался. Но Штерман, этот гениальный хитрец, нашел более тонкий предлог. Пригласил нужных деловых людей на бар-мицву родного сына. Застал их, что называется, врасплох. Они сочли, что очень мило со стороны Штермана пригласить их на такой волнительный домашний праздник, наверняка были даже польщены. Штерман, как и любой блестящий генеральный директор, проявил творческий подход.