Катрина Лено - Не упусти [litres]

– Для грустной девушки ты не так часто плачешь. А жаль, правда. Мне понравилось, когда ты плакала. От тебя пахло дождем.

– Ты какое-то жуткое, ты это знаешь?

– Это потому что ты какая-то жуткая, Сорока. Ты это знала?

Она знала и впустила это слово к себе в сердце – жуткая . Открыла для него крошечную дверцу, чтобы оно вползло и растворилось в крови. Почувствовала, как слово качается в такт с сердечным ритмом, с ритмом тела.

– Близкий существует, – прошептала она.

– Конечно. Ты же там была.

– И я могу вернуться?

– Когда захочешь. Дверь всегда открыта для тебя.

Она выглянула в кухонное окно, и в этот момент в сарае зажегся свет. Сорока обнаружила, что может включать и выключать там свет силой мысли. Она могла открывать и закрывать дверной проем. Она была создательницей и правительницей целого мира.

– Не позволяй ему забраться тебе в голову.

Она покраснела. Здешний затрясся, как от смеха.

– До сих пор не пойму – как мои слезы со всем этим связаны?

– Ты создала мой дом из печали. Оторвала его от себя и превратила в деревья, траву, дома и холмы.

– Твое отчаяние создало Близкий. Оно снедало тебя так глубоко и так долго, что твоя печаль отрастила конечности и ушла от тебя. Ты сдвинула горы, Сорока Льюис, и это ты только начала.

Маргарет не могла отрицать, что ей понравилось, как это звучало. Ей понравился звук голоса, то, как он приятно раздавался эхом на маленькой кухне, как отскочил от шкафов и стен. Она сама показалась себе больше, чем была на самом деле, когда сказала:

– Чем сначала займемся?

И ей нравилось, как Здешний поглядел на нее, тихо, с шипением, своими не совсем глазами, не совсем ртом с бескровной кожей, а затем ответил:

– Моя дорогая, мы будем делать именно то, что ты захочешь.

Сорока вернулась к Близкому.

Здешний оставался рядом с ней, всегда маячил в поле зрения, всегда танцевал вне досягаемости где-то на периферии.

Не то чтобы ей хотелось коснуться его на самом деле, потому что она представляла, как тело превратится в дым в ее руках, просочится сквозь пальцы, как мутная вода из призрачного сказочного болота.

Она повела его через не‐сарай к светлому высокому месту на холме. Идеальный холм, идеальный день, все голубое и безоблачное, теплое и мягкое.

Ей вдруг вспомнилась больничная приемная – как ее рука дрожала от холода, когда она достала блокнот и написала: «Мне всегда тепло».

И теперь ей было тепло, радостно и спокойно, и перед ней был мир, ее мир в Близком, которая раскинулась впереди.

И все, что она напишет в своем желтом блокноте, сбудется.

– Ой, но сейчас-то тебе не нужно тратить время на блокнот.

– В смысле?

– Писать так утомительно. И к тому же ты даже не взяла с собой ручку. Однако… ты можешь просто ее выдумать.

– Выдумать ручку?

– Пожелай себе ручку. Давай, попробуй. Пожелай ручку. Пожелай все, что захочешь.

Тогда Сорока вытянула руку, ладонью вверх к идеальному небу Близкого, и пожелала себе ручку.

Ничего не произошло.

– Ты это уже делала, так что знаешь, что можешь.

– Я так уже делала?

– С ребенком. Как его там… с Ленноном?

– С Ринго? С братом Клэр. Он был здесь, в Близком, а Сорока уж точно не записывала его к себе в блокнот. Ей даже не хотелось, чтобы он был тут, но…

Клэр хотела. Клэр тогда спросила: «Ты заметила, что здесь нет людей?», а Сорока ответила: «Тебе стало бы легче, если бы здесь были люди?» И потом здесь появился человек. Ринго. Он появился в одно мгновение, и что он сказал об их отце? Что он здесь и что он жив?

– Вот теперь ты поняла.

– Так я просто… пожелала, чтобы он существовал? Я захотела, чтобы существовал целый человек?

– Не забегай вперед. Ты пожелала создать копию человека. Временную копию. Маленький придурок исчез, как только скрылся из виду. Его единственной целью было успокоить твою подругу. Но ты не виновата, что ничего не получилось. Ты старалась изо всех сил, и с твоей стороны это было очень любезно. А я видел твой разум, Сорока. Там не так уж и много добрых мыслей.

– Это как-то грубо, – сказала Сорока.

Переживешь. Теперь давай, попробуй еще раз. Повторение – мать учения.

Сорока снова подняла руку и закрыла глаза, чтобы хоть немного отгородиться от солнечного света и сосредоточиться. Она подумала о ручке.

Или, скорее, ручка возникла, полностью сформировавшись, у нее в голове. Это была ручка, которую она никогда раньше не видела. Яркая, сияющая серебром. Вместо обычного зажима на ней была змея, которая обвилась вокруг колпачка три раза, прежде чем на нем улечься. У нее были кроваво-красные глаза, и Сорока каким-то образом поняла, что это два маленьких рубина. Она мысленно сняла с нее колпачок. Это оказалась авторучка с угольным, глубоким, насыщенным черным кончиком, который блестел от пятен чернил того же цвета, что и рубины. Кроваво-красные и сверкающие.

А затем Сорока ощутила в руке тяжесть, тонкую прохладную линию, которая начиналась на кончиках пальцев и заканчивалась у запястья.

Она открыла глаза, и вот она – ручка из ее разума. Идеальная по своей красоте, такая блестящая, что солнце, отражаясь, резало ей глаза.

– Неплохо для второй попытки. Разве что капельку пафосно.

Сорока пропустила это мимо ушей, сняла колпачок с ручки и посмотрела на кончик. Он казался сделанным из чего-то невозможного, тяжелого и черного, что не могло принадлежать этому миру.

– Но она будет существовать только здесь? Или я смогу… забрать ее домой?

– Ты уже дома. Но если ты имеешь в виду, можешь ли ты забрать ее в Даль, то я думаю, что ответ зависит от того, насколько ты этого хочешь.

Сорока этого очень хотела. Она сунула ручку в карман и почувствовала, как тот успокаивающе прижался к ее бедру под весом ручки. Интересно, что еще она сумеет сделать? Ей приходилось бороться только с ограничениями собственного разума.

– Не забегай вперед. Эти вещи сделаны из тебя. А ты не всесильна.

В прошлом году, еще до того как все случилось, в ее школе проводили день донора. Сороке только недавно исполнилось шестнадцать, и с подписью матери ей впервые разрешили сдать кровь. Теперь она все вспомнила в мельчайших подробностях: крекеры с арахисовым маслом, которые ей тогда дали, гимнастический зал, чистый и аккуратный, с койками, трубками и внутривенными капельницами. У медсестер, которые брали кровь, волосы были аккуратно уложены в маленькие пучки или убраны назад в хвосты. Еще у них были забавные мультяшные халаты. Они подняли ее руку выше головы, когда кровь не сразу полилась. Красная жидкость медленно вытекала из вен и заполняла большой мешок. Неужели это все, что Сорока могла дать?