Катрина Лено - Не упусти [litres]

Она ждала, что почувствует, как из нее выкачивают кровь, но кроме легкого жжения в точке входа иглы и мягкого рывка возле крошечной раны ничего не было.

Потом Сорока сидела и грызла крекеры с арахисовым маслом, покорно съедая их один за другим, пока упаковка не опустела.

Когда Маргарет встала, ей пришлось схватиться за койку. Она почувствовала легкий приток крови к голове, ощущение, которое нельзя назвать неприятным, скорее… незнакомым. Будто она стала легче на пинту. Перед глазами замелькали звезды, все стало светлее. Сорока села обратно и глубоко вздохнула. Кто-то протянул ей печенье с шоколадной крошкой, и она его съела.

Когда Маргарет встала в следующий раз, то почувствовала себя сильнее. Почувствовала, как тело восстанавливается. Но все-таки… ощущение легкости… Ощущение того, что она что-то отдала, у нее что-то забрали… Невозможно сразу это описать, но и невозможно игнорировать. Сорока чувствовала, что стала меньше. Чуть-чуть. Но все-таки меньше.

– Ты не всесильна , – сказал Здешний.

Сорока подумала, что точно знает, как это. Она похлопала себя по карману, где теперь лежала серебряная ручка. « Может и нет, но ты бы удивился, если бы узнал, что с человеком делает отдых и сахар», – подумала Маргарет.

Верно, но усилие, необходимое для пожелания шоколадного печенья, отрицает восстановительные свойства самого печенья.

– Может быть, стоит пожелать, чтобы ты не читал мои мысли все время, – отрезала Сорока, и тут же воцарилось раздраженное молчание, ставшее еще прозрачнее, чем мгновение назад.

Она начала спускаться с холма к Близкому. И поразилась тому, какую потрясающую работу проделала.

Сорока позволила себе оглядеться, чтобы заметить то, чего либо не замечала, либо попросту не было. Например, трава вокруг города не была бесконечной, как она думала. Поле простиралось очень, очень далеко во всех направлениях, но заканчивалась прямо перед горизонтом, где Сорока ясно видела острую зеркальную поверхность огромного водоема. Значит, Близкий был островом.

– Это я так сделала? – спросила Маргарет, но Здешний явно продолжал обижаться и не ответил.

Она попыталась вспомнить, писала ли когда-нибудь в желтой тетради что-нибудь об острове.

– Я же сказал, не все нужно записывать .

– А, так теперь ты со мной разговариваешь?

Оно не ответило.

Сорока продолжила спускаться с холма.

Близкий казался все больше и больше. Ей захотелось, чтобы идти до его окраины было не так далеко. И следующий шаг привел ее прямо к белым воротам.

Она так удивилась, что не сумела вовремя остановиться и врезалась прямо в них.

– Ай!

– Будь осторожна в своих желаниях.

И Здешний, по-видимому, так себя рассмешил, что стал на несколько размеров больше и на несколько оттенков темнее, засмеявшись. Его тело странно задергалось, напоминая что‐то среднее между припадком и дрожью.

Сорока хотела, чтобы прогулка была не такой долгой, поэтому волшебный мир перенес ее на порог.

Точно. Так что, возможно, Здешний был прав. Ей действительно нужно быть осторожнее в желаниях.

Она открыла ворота и вошла в город. Поскольку ее первый визит по-прежнему был туманом в памяти, а во второй визит с Клэр Сороке не удалось ничего исследовать, то это было почти как в первый раз. Она поставила себе задачу внимательно все изучить: как все выглядело. как пахло (как сахарная вата и карамельные яблоки), как все ощущалось (она опустилась на колени и коснулась пальцем бетона тротуара; по сути, это был тот же бетон, что и в Дали, за исключением того, что этот казался более пружинистым, более щадящим).

Сначала она пошла в школу.

Прогулка должна была занять минут десять‐пятнадцать, но ей это удалось уложиться всего в несколько секунд.

Трудно сказать, как это произошло. Сорока стояла перед одной из двух заправок города, и вот один шаг привел ее к средней школе, а следующий переместил к старшей. Словно сон, где время и пространство меняются в мгновение ока, и это кажется совершенно нормальным. Только потом ты осознаешь, что это было невозможно.

Если раньше и были какие-то сомнения, что Близкий – это точная копия Далекого, то они рассеялись, когда Сорока распахнула переднюю дверь школы и вошла внутрь. Коридоры пустовали, но если бы она захотела, если бы постояла и подумала об этом, то услышала бы, как идут занятия. Далекие голоса выкрикивали ответы на вопросы, на бумаге скрипели карандаши и ручки.

И вот кто-то идет к ней. Кто это? Элизабет? Да, так и было – она шла, прижимая к груди стопку учебников, и увидев Сороку, расплылась в широкой улыбке.

– Привет, малышка! – сказала она.

Маргарет чуть не обернулась. Сила привычки: она считала, что никто никогда не будет с ней здороваться, никто никогда не станет с ней разговаривать, особенно друзья Эллисон.

Но это было не в Далеком. И Сороку здесь не травили.

Но все-таки ощущения были несколько странными… Она улыбнулась в ответ и заставила себя заговорить:

– Привет, Элизабет.

– Прекрасный день, не правда ли? – спросила Элизабет. По-прежнему улыбаясь, по-прежнему радуясь Сороке.

– Угу.

– Тебе надо отсюда куда-нибудь свалить. Сходить в торговый центр или еще куда-нибудь. Если хочешь, я пойду с тобой!

– А, нет. Нет, все нормально. Лучше остаться здесь, – сказала Сорока.

– Как хочешь!

На мгновение, всего на долю секунды, по лицу Элизабет пробежала тень. Она была девушкой, но при этом чем‐то еще. Чем-то невозможным, которое могло менять форму и превращаться во что‐то другое.

Но потом она снова стала просто девушкой. Элизабет улыбнулась. Бесконечно улыбаясь, он ушла по коридору.

Сорока обернулась.

Здешний по-прежнему был там. Или он ушел и вернулся? Или был в двух местах сразу? Или в трех-четырех?

– Ты все это время был здесь?

– Да.

– Вот прямо здесь? Все это время?

– Здесь и в других местах.

Сорока закатила глаза. Она вышла из школы, пошла по одной улице, потом по другой; бесцельно бродила, дав ногам волю.

И, возможно, потому что люди – рабы привычки, через десять минут она оказалась в начале Пайн-стрит. Ее улицы. А там, всего через несколько домов, был ее дом.

Точнее – идеальный вариант дома: со свежескошенной лужайкой, без коричневых пятен и ползучих сорняков, с распахнутыми настежь окнами, в которые лил солнечный свет, а на подъездной дорожке стояли три чистые блестящие машины.

Три автомобиля.

Семейный фургон матери и грузовик отца.

А значит, в этом мире она решила стереть то, что произошло. Вернула отца и очистила последние полгода от отголосков его рокового греха. В этом мире ее родители не разводились, потому что отец не изменял матери с ее единственной сестрой. В этом мире их приглашали на рождественский ужин. В этом мире бабушка с дедушкой по воскресеньям брали ее с собой на завтрак и, когда она уходила, клали ей в карман пятидолларовые купюры.