Марика Девич - Не Господь Бог [litres]

– Мне очень жаль, – закончил Мичурин.

– Его привезли сюда живым! Живым! – закричит мать. Может, за грудки схватит.

Мичурин молча постоит, не пытаясь вырваться. Второй родитель, отец, оторвёт мать, отведёт в сторону. Медсестра предложит успокоительное.

Всё это уже было, было.

Однажды к дню рождения в ординаторской коллеги вывесили плакат, не поленились подсчитали, число операций. За плечами Мичурина было их не менее десяти тысяч. В жизни бывает по-всякому, любимая поговорка учителя-Прокофьевой, перешла к Мичурину. И чудеса были, а как же. И было так, что чудес не случалось. Бывало, что простой аппендицит оборачивался смертельным осложнением, бывало, семидесятилетняя бабушка выживала после взрыва бытового газа, а здоровая внучка нет.

Мичурин переживал каждую смерть, в ординаторской знали, что потом его лучше не трогать, ходил мрачнее тучи, анализировал свои действия, он был к себе строже любого суда. Оно может он был бы и рад, а вот не приходило вместе с опытом. Это их роднило с Леной. Неравнодушие.

Мичурин знал, что можно позвонить Лене. Она найдёт слова, в которые он не верил, но которые его утешат.

Он вышел в белом халате из больницы на минутку – подышать воздухом, уже знал, что позвонит Лене. Скажет, ключи забыл, она сразу поймёт по голосу: у тебя пациент умер? Но когда он позвонил Лене, она не слышала звонка.

Слишком громкой была музыка в баре, куда её притащил Дима, чтобы сообщить новость.

– Не может быть! – удивление Лены сделало радость Ушакова ещё радостнее.

– Начальником отдела?! Так сразу? Это больше, чем мы могли ожидать. Я тебя поздравляю!!!

Лена обняла Диму.

За спинами родителей темнелся поп. Этого ещё не хватало. Мичурин был атеистом, церковь он понимал как прибыльный бизнес. Вызвали причастить, по прейскуранту. Есть спрос – есть и предложение.

– Можно батюшке в палату, пожалуйста, – взмолились родители.

Мёртвого причащать смысла не было, отпевать – не место, но всё равно Мичурин позволил. Навредить это больному уже не могло. Впрочем, как и помочь. А живым – помогало. Пусть.

– Доктор, главврач будет ругаться, – медсестрой была та Аня. На людях они держались на расстоянии.

– Если узнает.

– Может, пусть уже в морге потом.

– Здесь ещё люди, а в морге уже тела.

Мичурин вышел с работы, закурил и набрал Лене ещё раз. На этот раз она была недоступна.

Модный бар, куда её привёл Дима, находился в бывшем бомбоубежище, внутри гремела музыка, а световое шоу придавало ощущение нереальности. Лена огляделась. Бар, где не было ни стульев, ни столиков, но все готовы были стоять в очереди снаружи, и толпиться внутри вокруг лакированной круглой барной стойки в красном свете причудливых люстр. Бармены крутили бутылки и выдергивали штопоры, как циркачи. Винами была уставлена вся стена позади бармена – от пола до потолка. Тем и славился, даже закусок не подавали, тапасы – по-испански, крохотные бутерброды, меньше, чем в театральном буфете, разве это была закуска?

– Это самый модный винный бар в Питере, в офисе сказали, – пояснил Дима. – Сюда наши крутые ходят. Вон, кстати.

В углу он заметил знакомых по офису. Светка сегодня проставлялась за помолвку, демонстрируя всем колечко на пальчике.

Светка похвалилась колечком:

– Как вам, девочки?

– Оооо, – восхитилась Вика и тут же деловито поинтересовалась, – это же бриллианты, надеюсь, а не фианит?

– А тебя Корзунов сегодня не позвал к себе после работы? – парировала Светка.

– Я к нему еду, когда я хочу, – отбила удар Вика.

Девушки вцепились бы друг другу в волосы, но тут Катя заметила Ушакова.

– А это Дмитрий?

– Гляди-ка, правда, Ушаков, – удивилась Вика.

– И не один. С дамочкой, – Светка прищурилась, чтобы получше рассмотреть.

Дима их заметил и коротко поднял руку, в знак приветствия, тут же отвернулся к своей спутнице.

– Интересно, кто она ему? – спросила Катя.

– Для мамочки молода, для девушки старовата, – гадала Вика.

– Подруга? – предположила Катя.

– Гей? – расстроилась Светка.

В бар вошли Савельев и Антон.

– Катька, не грусти, у нас Савельев свободен, – приободрила Светка.

– Я? С чего мне грустить? – смутилась Катя.

– Да ладно, – хором произнесли сотрудницы, от глаз которых ни что не укрывалось.

Савельев предложил сменить заведение, узнав, что тут Ушаков. Он теперь начальство, негоже при начальстве напиваться, можно ляпнуть лишнего, и конец карьере. Вика подивилась, раз такой продуманный – что же торчит в своей карьере десять лет и всё в одной должности. А должность – подай-принеси. Для Вики такие, как Серега с ипотекой и Савельев с Антоном, не существовали.

Светку забрал жених. Соврал, что мимо ехал, а на самом деле – ужасно ревнивый. Вначале отношений это всегда льстит.

Вика сделала вид, что ей позвонил Корзунов, для всех Константин Павлович, и уехала на такси, «к нему», а на самом деле – к себе, в ебеня. Костик в начале их сексуальных отношений дарил ей подарки, но на квартиру она его так и не смогла раскрутить. Вика приехала в свою съёмную однушку, Костик ей не звонил. А когда позвонила она сама, сбросил звонок. Слишком был занят разборками с отцом.

Дима, замечая за плечом в углу сотрудников, смутился. Но вспомнил, что он теперь их начальник – ну, пусть посмотрят. Он слишком жестикулировал, слишком весело смеялся, слишком громко звал бармена.

– За тебя! – сказала Лена, и они чокнулись.

Когда Дима заметил краем глаза, что сотрудники свалили, расслабился. Они выпили.

И еще раз. И ещё, и ещё.

– Может, хватит?

– Это так весело, брось, – махнул Дима.

– Дим, ты впервые употребляешь алкоголь? – догадалась Лена, когда Дима уткнулся лицом в стойку.

Мичурин вышел, переодетый уже в цивильное, на стоянку. Там родители паренька расплачивались с батюшкой, предложили его подвести, но тот отказался – дойдёт пешком, прогуляется, тут до Даниловского было недалеко.

Но когда Мичурин предложил его подвезти, сразу согласился.

– Как вы? – спросил его батюшка в машине.

– У хирурга не принято спрашивать после смерти пациента, как он. Есть у меня человек-психолог, кому я обычно звоню в таких случаях, но она не отвечает, – поделился Мичурин.

– Ну, мы тоже своего рода психологи. Люди хотят успокоения души. Через признание, исповедь, покаяние. И мы, и они – приёмники этих исповедей. И те, и другие отпускают грехи. Мы покаянием, Бог простит, они – детскими травмами.

– Интересная какая у вас позиция, – сказал Мичурин.

Священник и не настаивал, спокойно смотрел в окно.

– У каждого своя судьба, вы себя не вините.

– Если я буду каждый раз себя винить, батюшка, – Мичурин хотел надеть маску врача, но ему это не удалось.

Глаза священника, молодого, с жидкой бородой, пацана совсем, смотрели ему в самое сердце, редко у кого встретишь такие глаза. Переливались, за края выливалась любовь. Сам как Иисус Христос, ей-Богу.