Эмили Локхарт - Мы были лжецами [litres]

– Ты помнишь что-нибудь еще о пожаре? – тихо спрашивает брат. – Память возвращается?

Я закрываю глаза на мгновение и пытаюсь вспомнить.

– Нет, о нем – нет. Но вот о другом…

Джонни берет меня за руку.

Весной перед летом-номер-пятнадцать мамочка заставила меня написать дедушке письмо. Ничего особенного. «Сегодня думала о тебе и твоей потере. Надеюсь, с тобой все хорошо».

Я посылала настоящие открытки – плотные бежевые конверты, на которых было напечатано «Каденс Синклер Истман». «Дорогой дедушка, я проехала пять километров на велосипеде, чтобы сдать анализ на раковые заболевания. Команда по теннису собирается на следующей неделе. Наш книжный клуб читает „Возвращение в Брайдсхед“. Люблю тебя».

– Просто напомни, что думаешь о нем, – говорила мама. – И что ты – добрая девочка. Всесторонне образованная и гордость семьи.

Я ныла. Писать письма казалось неправильным. Конечно, мне было не все равно. Я любила дедушку и вправду беспокоилась о его здоровье. Но мне не хотелось писать о своих достоинствах каждые две недели.

– Дедуля сейчас очень впечатлительный, – сказала мама. – Он страдает. Подумай о своем будущем. Ты – его первая внучка.

– Джонни младше меня всего лишь на три недели.

– Именно! Джонни мальчик и младше всего на три недели. Так что напиши-ка письмо.

Я делала так, как она сказала.

Летом-номер-пятнадцать на Бичвуде тетушки пытались стать заменой бабушке, готовя пудинги и копошась вокруг дедушки, словно он не жил один в Бостоне со смерти Типпер в октябре. Но они были сварливы. Бабули больше не было, чтобы сплотить их, и они начали бороться за свои воспоминания, ее украшения, одежду в ее шкафу, даже за туфли! До октября их споры так и не разрешились. В то время наши чувства были слишком хрупкими.

Все дела отложили до лета. Когда мы приехали на Бичвуд в конце июня, Бесс уже провела инвентаризацию имущества бабушки в Бостоне и взялась за Клермонт. У тетушек были копии на планшетах, о которых они регулярно упоминали в разговорах.

– Я всегда любила этот орнамент с нефритовым деревом.

– Я удивлена, что ты о нем вспомнила. Ты никогда не помогала украшать дом.

– А кто, по-твоему, их снимал? Каждый год я заворачивала все украшения в специальную бумагу.

– Тоже мне, великомученица!

– А вот и сережки, которые мне обещала мама.

– Из черного жемчуга? Она говорила, что я могу их забрать!

Летние деньки пролетали мимо, и тетушки начинали сливаться в одну. Спор за спором, вспоминались старые обиды и перерастали в новые.

Варианты.

– Скажи дедушке, как тебе нравятся вышитые скатерти, – сказала мне мама.

– Но они мне не нравятся.

– Тебе он не откажет. – Мы вдвоем были на кухне Уиндемира. Она была пьяна. – Ты же меня любишь, Каденс? Теперь ты все, что у меня осталось. Ты не похожа на своего отца.

– Мне просто плевать на скатерти.

– Так соври. Похвали ему те, что были в бостонском доме. Кремовые, с вышивкой.

Легче всего было согласиться.

Позже я сказала ей, что поговорила с дедушкой.

Но Бесс попросила Миррен о том же.

Ни одна из нас не молила дедушку отдать эти проклятые скатерти.

Мы с Гатом отправились на ночное плавание. Потом лежали на деревянной тропинке и смотрели на звезды. И целовались на чердаке.

Мы любили друг друга.

Он подарил мне книгу. «Со всем-всем».

Мы не обсуждали Ракель. Я не могла его спросить. А он не рассказывал.

Близняшки отпраздновали свой день рождения четырнадцатого июля, устроили большой пир. Наша большая семья из тринадцати человек сидела за длинным столом на лужайке у Клермонта. Лобстеры и картошка с икрой. Маленькие горшочки с растопленным маслом. Овощи с базиликом. Два торта с ванильным и шоколадным кремом стояли на кухонной стойке.

Малышня баловалась со своими лобстерами, тыча друг в друга клешнями и высасывая мясо из лапок. Джонни рассказывал разные истории. Мы с Миррен смеялись. И были очень удивлены, когда к нам подошел дедушка и протиснулся между мной и Гатом.

– Я хочу попросить у вас совета, – вдруг сказал он. – Совета у молодежи.

– Мы блестящая великолепная молодежь! – воскликнул Джонни, – так что ты обратился по адресу.

– Знаете, – начал дедуля, – несмотря на мой шикарный вид, моложе я не становлюсь.

– Да-да, – кивнула я.

– Мы с Тэтчером проглядывали мои документы. Я подумываю оставить приличную часть своего дома моей альма-матер.

– Гарварду? Зачем, папа? – спросила мамочка, встав позади Миррен.

Тот улыбнулся.

– Вероятно, для финансирования студенческого центра. Они повесят на него табличку с моим именем. – Он пихнул Гата. – Как бы им его назвать, а, молодой человек? Что думаете?

– Гаррис Синклер Холл? – решился тот.

– Тьфу. – Дедуля покачал головой. – Можно придумать и получше. Джонни?

– Центр Общения имени Синклера, – сказал брат, отправляя цуккини в рот.

– И закусок, – вставила Миррен. – Центр Общения и Закусок имени Синклера.

Дедушка стукнул рукой по столу.

– Мне нравится ход ваших мыслей! Звучит не очень мудрено, но все оценят. Убедили. Завтра позвоню Тэтчеру. Мое имя будет на каждом, любимом студентами здании.

– Тебе придется умереть, чтобы его построили, – предупредила я.

– Твоя правда. Но разве ты не будешь гордиться, увидев мое имя, когда будешь там учиться?

– Ты не умрешь до того, как мы поступим в колледж, – сказала Миррен. – Мы не позволим.

– Ну если ты настаиваешь. – Дедушка оторвал хвост от омара с ее тарелки и съел его.

Мы легко попались на эту удочку – Миррен, Джонни и я, – чувствуя власть, которую он передал нам, представляя, как наша троица учится в Гарварде, спрашивая наше мнение и смеясь над нашими шутками. В этом было что-то особенное. Дедушка всегда так относился к нам.

– Это не смешно, папа, – резко сказала мама. – Втягивать в это детей.

– Мы – не дети, – сказала я. – Мы понимаем, о чем речь.

– Нет, не понимаете, – ответила она, – иначе не потакали бы ему.

Собравшиеся почувствовали, как по коже пробежал холодок. Даже малышня притихла.

Кэрри жила с Эдом. Они купили картины, которые могли стать ценными, а могли и не стать. Джонни и Уилл ходили в частную школу. Кэрри открыла магазин ювелирных изделий на деньги из трастового фонда и управляла им много лет, пока не обанкротилась. Эд зарабатывал деньги и помогал ей, но собственного заработка у нее не было. А они не были женаты. Эд был владельцем их квартиры, а не она.

Бесс сама растила четверых детей. Как у мамы и у Кэрри, у нее были деньги из трастового фонда, но, когда она разводилась с Броди, он отобрал ее дом. Она не работала с тех пор, как вышла замуж, а до этого была лишь ассистентом в журнальном издательстве. Бесс жила на деньги из трастового фона, тратила их.