Джули Кларк - Последний рейс

– В авиакатастрофе?

– Нет. Это трагическое совпадение. Муж в последний момент отправил меня в Пуэрто-Рико, хотя в тот день я должна была лететь в Детройт и планировала скрыться в Канаде. Уже в аэропорту, перед самым вылетом, я встретила женщину. Она предложила поменяться билетами.

Я вспоминаю о людях, которые все еще ищут Еву, и добавляю:

– К несчастью, она погибла вместо меня. Я буду вечно ей благодарна за спасение.

– Расскажите, от чего вы спасались?

Я представляю, как один из ассистентов включает Рори телевизор, чтобы он своими глазами увидел публичное воскрешение своей погибшей жены. Его пронзают обжигающий гнев и бессильная злоба, ведь у него на глазах рушится его драгоценная репутация. Теперь он не в силах меня остановить.

– С самого начала, – говорю я, – он ругал меня за то, что я слишком громко смеюсь, слишком много или слишком мало ем. За пропущенные звонки. За то, что я слишком долго говорю с одним человеком на официальном мероприятии или недостаточно времени уделяю другому. И если бы все ограничивалось этим… За криками и оскорблениями следовали дни молчания и ледяных взглядов. А потом, через два года после свадьбы, он впервые поднял на меня руку. И начались побои.

На экране появляется наша с Рори фотография, сделанная на отдыхе в Хэмптонсе и опубликованная в журнале «Пипл». Ее часто использовали в СМИ, когда говорили о личной жизни Рори.

– Этот снимок был сделан прошлым летом. На нем вы видите тот самый красивый фасад: семейная пара гуляет по пляжу, держась за руки. Однако только я знаю, как зол был тогда мой муж и как крепко он сжимал мою руку, – так крепко, что обручальное кольцо прорезало кожу на пальце. Никто не видит под длинными рукавами синяков от побоев за то, что накануне я забыла имя старого друга Рори, или гематому на затылке от удара о стену и изматывающую головную боль. Никто не видит, насколько потерянной и одинокой я себя тогда чувствовала.

Я опускаю глаза. При воспоминании о том дне на меня вновь накатывают страх и отчаяние. О скольких еще ударах и унижениях мне придется поведать, чтобы оправдать свой побег?

– Почему вы решили рассказать об этом сейчас? – спрашивает Кейт, выводя меня из оцепенения. – У вас получилось сбежать в Калифорнию. Вы обрели свободу.

– Нет, не обрела. У меня нет ни документов, ни денег, ни друзей, ни работы. Мне удалось временно устроиться официанткой в кейтеринговую компанию, однако видео с первого же мероприятия попало в интернет. Поэтому я и решилась все рассказать.

Я смотрю в камеру, не отводя взгляда, и представляю, что говорю напрямую с Евой. Несколько дней я была ею. И знаю о ней то, чего никто никогда не узнает. Это связывает нас, словно тонкая нить, пронзающая время и пространство. Где бы я ни была, Ева всегда будет рядом. И где бы она ни находилась… Надеюсь, она в безопасности.

– Кроме того, я почувствовала, что должна поблагодарить женщину, которая умерла вместо меня. В этом мире остались люди, которые ее любили и которым важно знать, что с ней случилось. Они заслуживают правды.

Я на мгновение замираю, вспомнив о клочке бумаги, найденном за письменным столом Евы. Он все еще лежит у меня в кармане.

– Пришло время оказаться по ту сторону страха. Я хочу вернуть себе свою жизнь – ту, которая принадлежит мне по праву. Мой муж многое украл у меня: мою уверенность, мою самооценку. Пора остановить его.

Судя по часам, прошло всего две минуты.

Я свободна.

Нью-Йорк

Месяц спустя после крушения

Наш дом на Пятой авеню в Нью-Йорке безмолвен и пуст. Раньше в нем всегда были люди: готовили, убирали, планировали встречи, охраняли кабинет Рори – однако после моего интервью на Си-эн-эн и крупного расследования о причастности Рори к смерти Мэгги Моретти все уволены. В комнатах непривычно тихо, и я, проходя по тому же маршруту, которым когда-то бродила ночами, ощущаю себя призраком, тенью из прошлого.

Поначалу, пока адвокаты Рори настаивали на соблюдении договора о неразглашении, дело продвигалось медленно. Как только они проиграли, в СМИ хлынул поток информации. Стало известно о ссоре, которая разгорелась между Рори и Мэгги в ту роковую ночь и закончилась падением девушки с лестницы. Увидев подругу без сознания и решив, что она умерла, Рори, обезумев от страха, побежал к Чарли, жившей в нескольких кварталах от его квартиры в Вест-Сайде. Она приняла его и как могла утешила, поверив в наскоро выдуманную им историю о том, что он едва не улетел в кювет, заметив выскочившего на дорогу оленя. Однако, когда появились новости о смерти Мэгги, даже Чарли, молодая, неопытная и по уши влюбленная в Рори, начала что-то подозревать и задавать вопросы. Чтобы заткнуть ее, отец Рори заплатил ей крупную сумму и заставил подписать договор о неразглашении на таких жестких условиях, какие только возможны.

Долгие годы она молчала, пока не поползли слухи, что Рори планирует баллотироваться в сенат. Чарли уже не была напуганной и влюбленной двадцатилетней девочкой; как и многих, ее приводил в негодование тот факт, что богатые и властные мужчины могут безнаказанно делать все, что им вздумается. «Мальчишки есть мальчишки. Что с них взять?» – вот так общество оправдывает любые их грехи.

В СМИ началась настоящая буря. Газеты перепечатывали старые статьи, находили людей, хоть немного знакомых с Мэгги Моретти, и брали у них интервью, смаковали отношения Рори с Чарли. Все хотели побольше разузнать о любовном треугольнике, заглянуть в каждый уголок, раскопать что-то новое и первыми произвести сенсацию в социальных сетях.

Я держалась в стороне, однако Кейт Лейн оказалась права. В первую же неделю возвращения мою фотографию напечатали на обложке «Пипл»: профиль в три четверти, отросшие волосы, перекрашенные в натуральный оттенок, и подпись: «Воскресшая».

Большинство мне сочувствовали, хотя и сомневались в причастности Рори к смерти Мэгги Моретти, однако находились те, кто набрасывался на меня, обзывая «жадной стервой», «охотницей за деньгами» и «мстительной тварью, разрушившей империю семьи Кук». Мне вменяли в вину, что фонд заподозрили в многочисленных злоупотреблениях и незаконном использовании благотворительных средств.

Однако моим адвокатам удалось защитить меня, и я смогла покинуть штат. Нью-Йорк больше не был мне домом, я мечтала лишь о том, чтобы поскорее сбежать из этого балагана и вернуться в Калифорнию.

Я вхожу в свой кабинет, заставленный коробками. После яростных схваток в суде адвокаты выбили для меня ограниченное разрешение, позволяющее забрать то, что мне принадлежит: одежду, украшения, личные вещи. Мой взгляд падает на фотографию матери и Вайолет, висящую на стене. Теперь они поедут со мной. Удивительно, но воспоминания о них больше не ранят, а лишь дарят тихую радость. Я любуюсь улыбкой сестры, ямочкой на ее левой щеке, развевающимися на ветру волосами, пронизанными солнцем.