Сабин Дюран - Что упало, то пропало

— Это все просто знакомые, не друзья. В любом случае мы можем столкнуться и с кем-то из ваших приятелей.

Уверена, она уже должна была понять, что у меня плохо с «приятелями». Она просто вела себя мило и вежливо. Но это не имело значения. «Она одна из тех женщин, на которых обращают внимание», — сказала я себе, купаясь в исходившем от Эйлсы тепле и радуясь, что она приняла меня в свою компанию.

Кафе, куда мы приехали, открылось недавно, стены — из голых кирпичей, освещение — промышленные лампы. Искусственные цветы свисали из корзин на потолке. Посетителей оказалось много, включая детей, которые в это время явно должны быть в школе. Когда мы только вошли, возникла небольшая заминка — потребовалось найти место для моей сумки-тележки. Не знаю, зачем я ее взяла с собой, это было глупо. Наконец мы уселись за столик у окна в дальнем конце зала. Эйлса заказала huevos rancheros [22] Яйца в ранчо стиле — традиционный мексиканский завтрак. , а я, в некотором смятении, решила взять то же самое. Когда заказ принесли, это оказалась смесь из яиц, фасоли и колбасы чоризо. Эйлса с жадностью набросилась на еду. (Вскоре мне предстояло узнать, что она или ест очень много, или вообще не ест. Средних вариантов для нее не существовало.)

Вначале мы говорили про Макса. Эйлса сказала, что Тома очень интересует, как у него идут дела и наблюдается ли прогресс. (Неужели он велел ей пригласить меня в кафе именно для этого? Надеюсь, что нет.) Я в подробностях описала ей свои наблюдения: Макс был очень умен, изобретателен и проницателен, но его прогресс замедлялся буквальным подходом к языку. Когда учительница недавно велела классу «отправиться на пляж» — мысленно, конечно, — он был парализован от замешательства. Эйлса кивнула, не сводя с меня глаз, взгляд оставался спокойным.

— А всего-то надо было пояснить ему, что речь идет о воображаемом пляже, — продолжала говорить я. — Он гораздо лучше сосредотачивается, когда понимает, что именно от него хотят. Если не понимает, то приходит в отчаяние и отвлекается. Я собираюсь снова и снова повторять вопросы, которые ему будут задавать, и обучать его техникам их сокращения для лучшего понимания.

— Он говорит, что вы обсуждаете с ним футбол и World of Warcraft, — сообщила Эйлса. — Это так мило с вашей стороны. Вы тратите столько сил.

— Я рада помочь, — ответила я.

— Тому невыносимо видеть, что у Макса не идут дела в школе. Его на самом деле воспитывали в строгости и с сильным упором на учебу. Отец работал судьей, и на сына возлагал большие надежды. Том учился в частных школах-интернатах, потом в Кембридже. И обязательно требовалось изучать право. Успех — так Том привлекал внимание отца. На самом деле у него дерьмовые родители. Знаете, они даже не приходили на матчи, пока он не стал играть в первом составе. А для него это было очень важно. Они пришли на его игру, когда он, наконец, попал в основной состав, но его заменили, и они сразу ушли. Можете представить? Так что Том связывает успех с любовью. Ему кажется, что Макс даже не прилагает усилий, и для Тома это личное оскорбление. Он кричит на него, Макс спорит, в общем, все ужасно. И неправильно.

Я поморщилась.

— Давайте надеяться, что нам удастся изменить положение вещей.

Она отодвинула от себя тарелку.

— Том говорит о том, чтобы отправить его в школу.

Я была сбита с толку — Макс же уже ходит в школу. Если бы я сразу поняла, что она имела в виду интернат, то ответила бы с большим негодованием.

— Он замечательный мальчик, милый и обаятельный, и очень хорошо соображает. Вам не нужно беспокоиться. С ним все будет в порядке.

Эйлса казалась совсем беззащитной: веки задрожали, глаза будто подернуло пеленой. Я прикрыла рот рукой. А что мне делать, если она расплачется? Но она сдержалась.

— О, вы такая добрая! — воскликнула она. — Говорите такие правильные вещи!

— Я говорю, как есть. Если бы дела обстояли по-другому, я бы так не сказала. Я не из тех, кто хвалит других ни за что.

Я заметила, что маленькая девочка лет восьми рассматривает меня из другой части зала. Я подняла руку и поправила волосы и заколку из черепашьего панциря, купленную за несколько пенсов на распродаже в местной церкви.

— Это я поняла, — улыбнулась Эйлса.

Когда тарелки унесли и мы пили кофе из маленьких серых чашечек (я всегда хотела попробовать флэт уайт [23] Флэт уайт — кофе с молоком, способ приготовления которого изобретен в Новой Зеландии и близок к приготовлению латте и капучино. ), Эйлса рассказала мне о своем детстве в деревне неподалеку от Гилфорда. Ее мать работала риелтором, а отец бухгалтером. В материальном плане все было в порядке, но родители постоянно ругались и, в конце концов, развелись, когда Эйлсе исполнилось двадцать лет. Они бы разошлись и раньше, но в двенадцать у Эйлсы диагностировали редкое генетическое заболевание — болезнь Вильсона, нарушение метаболизма меди, и это объединило семью.

— Я была все время уставшей и нервной, но мне повезло, что болезнь диагностировали на ранней стадии. До конца жизни буду принимать лекарства, это неприятно, но… — Она пожала плечами.

В ответ на мое сочувствие на ее лице появилось слегка жалостливое выражение. Она постоянно говорит о том, как ей повезло, но я знаю, что в глубине души она считает себя несчастной и думает, что ей как раз не повезло: у нее оказалась эта редкая болезнь, и хотя она удержала ее родителей вместе, пока Эйлса была подростком, так не могло длиться вечно. И вообще, болезнь оказалась недостаточно серьезной. Тогда в кафе я просто восхищалась ею. Но потом было немало случаев, когда я задумывалась, может, Эйлса подсознательно преувеличивает свои трудности. Может, это ее способ привлечь к себе внимание.

— Все это было довольно мрачно, — рассказывала Эйлса. — Ссоры, скандалы, хлопанье дверьми, мать начала пить, а через два года после того, как родители окончательно расстались, у нее диагностировали рак груди. Я уверена, что причина — стресс, в котором она жила столько лет. Сделать ничего было нельзя. Меня это выбило из колеи. Я была совсем молодой, да еще и единственным ребенком. Я это очень тяжело переживала.

— А ваш отец?

— Отец переехал в Азию. Он тоже умер… м-м-м… теперь уже восемь лет назад. Так что я сирота.

Она вздохнула — достаточно громко, чтобы получилось с сожалением и самоиронией. Я тоже вздохнула, и Эйлса внимательно посмотрела на меня через стол.

— Вы тоже сирота?

Я почувствовала себя некомфортно.

— О, я? Не уверена. Думаю, да. Полагаю, что да.

— Вы не до конца уверены?

Я не ожидала такого поворота разговора. Мне казалось, что он идет строго в одном направлении, и это меня полностью устраивало. Так что я использовала один из приемов дистанцирования и рассказала анекдот о том, как мой отец сел в автобус № 219. Я думала, что Эйлса начнет смеяться, и мы закроем эту тему, но она осталась серьезной.