Сабин Дюран - Что упало, то пропало

— По сути, у меня была послеродовая депрессия, одна из ее форм. Если вы спросите Тома, он скажет, что у меня был нервный срыв, настоящий психоз, приступ безумия, но это неправда. Пришлось применять химию — таблетки мне помогают, хотя я прекратила их принимать — от них сознание затуманивается. Понимаете?

Может, мне следовало сосредоточить внимание на тонкостях ее душевного состояния, а не реакции Тома на это. Может, я сделала глупость, не расспросив ее подробнее.

Сегодня утром, когда я наблюдала, как Далила уходит прочь, я вспомнила один случай, произошедший в начале года. Я находилась в кухне, в доме Эйлсы, и помогала Максу выполнить домашнее задание, пока она пыталась найти кого-то, кто заберет Мелиссу с хоккейного матча. Никто не отвечал на ее сообщения и звонки. Эйлса беспокоилась и напрягалась все больше. Потом она позвонила одной из мам, с которой была едва знакома.

— Вы не могли бы… Хорошо. Неважно. Спасибо большое, дорогая, в следующий раз.

Тон ее был милый и вежливый, никому бы и в голову не пришло, в какой она ярости. Закончив разговор, она швырнула телефон на стол и заорала:

— Чертова сука, не хочет мне помочь!

В то время я мало видела Тома, хотя не забывала о его существовании. У нас ведь довольно тонкие стены. Он громко разговаривал по утрам, первым шел в душ, его голос эхом отдавался от стен ванны, перекрывая звук льющейся воды. Его смех — грубый хохот, почти крик — был слышен лучше всего. Один или два раза я чувствовала его присутствие. Я сидела на кухне и видела, как шевелятся заросли за окном. Сперва я подумала, что это белки, но оказалось, что это Том Тилсон с другой стороны забора яростно тянет на себя плющ, пытаясь определить, что ему удастся сорвать.

Сью, с которой мы встречаемся на паб-квизе, видела, как Том скандалил с Гэвом — он ходит по улицам и просит «денежку на чашку чая», местные все ему помогают. Том же набросился на него и заявил, что вызовет полицию, если Гэв не уберется. Нам со Сью это совсем не понравилось. Мы решили, что Том специально всем угрожает и видит опасность в любом, кто отличается от него самого. Но однажды из окна маминой спальни я наблюдала сцену, которая заставила меня проникнуться к нему сочувствием. Том стоял на улице с пожилой парой, вероятно, своими родителями. Они были очень хорошо одеты, женщина с изысканной сединой, высокий мужчина с опущенными плечами, что говорило о сколиозе.

— Вот наш дом, — говорил Том голосом уверенным, но с нотками надежды. Он хотел, чтобы его похвалили, и ничего не мог с собой поделать. Мне показалась трогательной эта потребность взрослого мужчины в одобрении.

Я вздрогнула, услышав резкий и ворчливый ответ его матери:

— Очень оживленная дорога.

И только в конце мая мне довелось провести вместе с ним какое-то время. Он уехал на Каннский фестиваль. Всего за несколько дней до этого Эйлса спросила, не могла бы я прибраться перед домом, пока нет Тома, «чтобы он меня не доставал». Боюсь признаться, но я все откладывала и откладывала, и вышла в сад только в воскресенье, чтобы хоть что-то сделать. Предполагаю, что от моих усилий было мало толка.

Я слышала их, но не видела из-за высоты живой изгороди. Том первым вышел из входной двери, значит, уже вернулся из командировки.

— О, ради всего святого, закончишь с этим потом. Не конец света, — крикнул он, стоя на крыльце.

— Да, да, да, — прозвучал в ответ голос Эйлсы из глубины дома.

Другая реплика:

— Боже мой, да что же тут происходит?

Затем:

— Наконец-то.

В это время у их дома строили разворотный круг и участок был отделен от дороги временным забором из гофрированного железа. Не будь забора, они сели бы в машину и уехали, не заметив меня. Но в тот день они впятером шли пешком на соседнюю улицу, где приходилось парковать огромный джип.

— О Верити! — воскликнул Том, увидев меня, согнувшуюся в своем дворе. — Вот это чудеса!

— Рада вас видеть, Том.

Он загорел, в уголках глаз виднелись тоненькие белые линии морщинок, и они, казалось, еще больше подчеркивали голубизну его глаз. Он постучал пальцами по верху калитки.

— Прекрасно, — сказал он, не поясняя, что именно тут прекрасного, и кивнул.

Позади в ожидании стояла его семья. На Эйлсе было слишком много одежды: черные колготки, джинсовая юбка до середины икры и, как обычно, несколько слоев из кофт и рубашек.

— Мы идем обедать в паб, — объявила она. — Сегодня такой великолепный день. Нам всем не помешает немного проветрить мозги.

— Это замечательно.

— Паб «Черная овца» в районе Уимблдон, — сказала Эйлса.

— Давно хотело добраться до Уимблдона, но пока так и не решилась.

— Вы никогда там не были? — Том отпрянул с показным удивлением. — Но это же совсем близко.

— Не так уж и близко, — заметила Мелисса.

На лице у нее были остатки не до конца смытого макияжа — серые разводы на нижних веках, покрасневшие глаза. Я разглядела облегающее черное платье, точнее его подол, которое она надевала в прошлую субботу на какую-то вечеринку. Сейчас поверх него она натянула свободную серую толстовку, на которой неровными буквами в стиле граффити было написано слово «Багаж». Она выглядела угрюмой и мрачной, возможно, они поссорились.

— Верити не водит машину, — объяснила Эйлса. — А когда ее мать была жива, она не любила, чтобы Верити куда-то уезжала. Так что сейчас она наверстывает упущенное, так ведь?

— Есть автобус… — заметила я. — Придется сделать пересадку, но я часто думала об этой поездке.

Макс протянул руку между досками забора и погладил Моди.

— Она может поехать с нами, — сказал он.

— Нет, я не хочу вам мешать и…

— Вы должны поехать с нами, — объявила Эйлса и, нахмурившись, посмотрела на Тома. — Разве нет? Она столько сделала для Макса. Да. Вы должны поехать!

Тома вроде бы даже позабавило это предложение. Он оглядел газон перед моим домом.

— Конечно, вы сможете здесь закончить, когда вернетесь, — сказал он.

Эйлса убедила Мелиссу пересесть назад, на дополнительное сиденье в багажнике, и настояла на том, чтобы я устроилась впереди, сама она втиснулась между близнецами. Она очень старалась, чтобы всем было удобно.

— Ну, все довольны? — уточнила она, потом попросила меня рассказать Тому про мою студенческую жизнь на севере Лондона и о моем друге, профессоре Оксфордского университета.

Том учился в Кембридже, сказала она (хотя я и так это знала по фотографии у них в туалете на первом этаже).

— Это было так давно, — вздохнул он. — Хотя в Каннах я столкнулся со старым приятелем по колледжу. Забавно, да? Он теперь кинопродюсер.