Лори Фариа Столарц - История Джейн N [litres]

– Пусть делает все, что хочет, – тихо сказал отец.

Я посмотрела на его шею в поисках той самой родинки, что была похожа на мою. Хотелось доказательств, что, несмотря на то, как сильно я изменилась, я все еще остаюсь его дочерью. Он все еще был моим отцом.

– Ладно, пошли, – сказала агент Томас, двигаясь к двери.

Перед тем как уйти, я в последний раз оглядела комнату и почувствовала мучительную боль в животе, отдающую в позвоночник. Я закрыла глаза, представив дыру на месте своего сердца, которую одиночество заполнило густой смолистой грязью. Я не хотела здесь оставаться. Но мне также не хотелось покидать это место – каким бы больным, запутанным и необъяснимым ни казалось мое желание. Я продолжала сжимать обломок, решив взять его с собой.

Томас повела нас обратно наверх и по коридору, к комнате в конце – кабинету с дверью, спрятанной в стене. Агент встала снаружи и повернулась ко мне.

– Ты уверена, что хочешь войти?

Мой взгляд остановился на ручке, и я вспомнила тот момент – как пыталась взломать эту дверь, воткнуть нож в замок. Скважину едва можно было разглядеть, она скрывалась под как минимум несколькими слоями глянцевой белой краски. Я посмотрела на шрамы на предплечье, вспоминая, как била кулаками по дверной панели, несмотря на пульсирующий болью порез.

Агент Томас сунула ключ в закрашенный замок и повернула. Раздался глубокий щелчок. Она толкнула дверь.

Я вошла внутрь и сразу заметила меловой след – контур тела, где оно, должно быть, упало на пол. Но часть фигуры – на месте головы – покрывал брезент. Я предположила, что под ним были пятна крови.

– Это кабинет Мартина Грея, – сказала агент Томас. Она включила настольную лампу и вручила мне пластиковый пакет с бумагами – квитанциями на имя Мартина Грея.

Но что это доказывало? Я оглядела комнату, ища другие потайные двери, провела рукой по стенам в поисках трещин.

– Вот, – сказала агент Томас, протягивая мне пластиковую емкость размером с корзину для белья. Внутри лежали фотографии – по меньшей мере несколько сотен. Она вытащила горсть. Это были мои снимки, лето перед старшей школой – кадры, на которых были запечатлены откровенные моменты моей жизни, когда я думала, что одна, – вроде того, когда на первом курсе я плакала на школьной парковке: меня забраковали на отборочных матчах футбольной команды. Я еще сидела с номером 23 на груди.

– Это все еще ничего не доказывает касаемо Мейсона, – сказала я.

– Хорошо, тогда как насчет этого? – спросила она, беря со стола фотографию в блестящей серебряной рамке.

Это был снимок нас с монстром, парнем, который меня похитил. Мы стояли вместе.

– Где вы это взяли? – спросила я, как будто ответ и так не был очевиден; снимок хранился на столе монстра. – Есть другие? Фотографии Саманты?

– Только твои фото, – напомнила она мне. – Твои вещи. Та комната была создана специально для тебя…

Моя рука задрожала. Рамка зазвенела. Снимок выглядел почти как настоящий, как будто мы позировали вместе. Моя фотография была взята с выпускного средней школы. Я узнала платье и цветок в волосах. Я присмотрелась, пытаясь увидеть руки парня, но рукава его толстовки были натянуты на запястья.

– Это не Мейсон, – сказала я, возвращая снимок.

– Ты права. – Агент Томас вытащила листок бумаги из папки и передала мне – копия водительских прав. – Это Мартин Грей.

Лицо на правах соответствовало лицу человека, изображение которого было приклеено к моему снимку в фотошопе. Имя на правах: Мартин Грей.

– Тем не менее что это доказывает? Что вы знаете имя парня, который меня забрал? Хорошо. Но он не имеет ничего общего с Мейсоном.

Я посмотрела на папу, надеясь, что он меня поддержит, и тут заметила другие пластиковые баки. Они все были чем-то заполнены.

Это что, мой зеленый шарф?

Мои желтые варежки?

Мой дневник со стихами? Я думала, что потеряла его.

– Джейн? – позвала агент Томас.

Я покачала головой и повернулась, чтобы осмотреться. От движения комната поплыла. Папа бросился ко мне, но было уже поздно. Мои колени подкосились, и я рухнула на пол.

Я бегу.

Потому что не могу заснуть.

Потому что Память не сможет меня поймать, если я хорошенько разгонюсь.

Потому что дверь в комнату моих родителей закрыта, но Ночь не может меня не пустить.

Потому что мне нельзя выходить в этот час, особенно после всего, что произошло, особенно в одиночестве. И бунт придает мне немного сил.

Колокола ратуши бьют трижды. Я бегу по дорожке, ведущей к Безымянному парку. Фоном мелькает гавань. В это время года здесь полно парусников, но темнота их поглощает. Только мигающая лампа маяка напротив напоминает мне, где я нахожусь.

Я подхожу к краю обрыва и смотрю на гавань, представляя себя мазком черной краски на фоне моря и неба – неясным, невидимым, безликим. Ветер обдувает мое лицо, глаза слезятся.

Я остановилась, и в голове вспыхнули вопросы; они давят мне на затылок. Почему монстр так усердно старался запастись моими любимыми вещами, но не делал того же самого для Мейсона? Почему не предоставил Мейсону контактные линзы и раствор или хотя бы запасную пару очков? Почему он давал Мейсону антациды со вкусом мяты, если знал про аллергию? И почему в доме нашли только мои фотографии и вещи?

В доме, не на складе.

С застекленными окнами, а не зарешеченными.

Чистая кожа, а не с татуировкой.

В этот день в своей сумке для бега я поискала расческу, которую хранила в боковом кармане (ДТКМП), вспомнив, как агент Томас сказала, мол, нашла похожую в кабинете Мартина Грея и она может быть моя. Я хотела доказать Томас, что это не так – что ее теории в чем-то ошибочны.

Но карманы моей сумки были пусты.

И я нигде не нашла расческу – ни в своей комнате, ни в ящиках, ни в сумках…

Итак, что это значило? Что это означает?

Кто такой Мартин Грей на самом деле?

И почему он меня выбрал?

Делаю еще шаг, представляю, как лечу кувырком вперед, словно в замедленной съемке, гадаю, почувствовала ли бы я, как мое тело разобьется о камни – как сломаются кости и разорвутся артерии. Или я бы вообще ничего не ощутила?

Луна светит над морем, превращая его в серебряное зеркало. В нем я вижу, как бабушка Джин укоризненно грозит мне пальцем.

Мол, нельзя.

Я моргаю.

Телефон в кармане вибрирует. Смотрю на экран, и по коже пробегает холодок. Напоминание о дне рождения бабушки Джин – словно знак судьбы. Уже двадцать седьмое. Ей сегодня исполнилось бы семьдесят пять.

Также есть сообщение от Джека. Пришло несколько часов назад.

Джек: Просто хочу спросить, нашла ли ты компакт-диск в почтовом ящике.

Отвечаю.

Я: Да. Спасибо.

Собираюсь убрать телефон в карман, но замечаю на экране прыгающие точки чата.