Шарлотта Линк - Дом сестер

— Иди, Фрэнсис, — сказал он, — я приду позже.

— Очень холодно. Ты…

Отец перебил меня, раздраженно и сердито, чего уже не случалось несколько лет:

— Оставь меня в покое! Ты не имеешь права решать за меня! Я пойду домой, когда захочу.

— Отец…

— Иди же наконец, — сказал Чарльз почти умоляюще. Я поняла, что дальнейшие препирательства не имеют смысла, и отправилась домой одна.

Этот день я хорошо помню еще и потому, что дома обнаружила письмо от Элис. Оно, должно быть, пришло еще днем, но я весь день была занята и не видела его. Она писала, что в конце января у нее родилась вторая дочка и что все идет хорошо.

Я была очень удивлена, поскольку не знала, что она опять беременна. Ее старшей дочери скоро будет три года. Элис действительно вышла замуж за оказавшегося очень симпатичным, но просто неподходящего ей Хью Селли вскоре после того, как уехала тогда из Скарборо. Я с трудом могла в это поверить, хотя иногда опасалась такого… в смысле, как-то этого ожидала.

Наверное, нужно было принять ее объяснение: она боялась одиночества и делала все, чтобы его избежать. Странным было только то, что это так не соответствовало самой натуре Элис — во всяком случае, той Элис, которой она когда-то была; той, которая много, много лет тому назад сидела со мной на стене, огораживающей сад, позади дома, курила и смеялась, а потом утешала меня, когда мне стало плохо; той, которая спорила с моим отцом об избирательном праве женщин и потом в первых рядах участвовала в демонстрациях в Лондоне. И теперь эта женщина, движимая отчаянием, вышла замуж за кроткого бесхарактерного мужчину, который носил ее на руках, но не мог быть для нее соответствующим ей партнером…

О чем она с ним разговаривала? Что понимал он из того, что двигало ею и занимало ее? Но, возможно, теперь это было для нее не так важно — найти мужчину, с которым она могла бы говорить. Возможно, на сегодняшний день ей нужно было то тепло, которое ей мог дать Селли. А может быть, его обожание грело ей душу…

Хотя из-за Джорджа между нами возник серьезный конфликт и наша дружба в принципе разрушилась, я все еще переживала из-за таких ее метаморфоз. Ее запугивали в тюрьме — и действительно доконали. Самая сильная женщина из тех, кого я знала, теперь стала маленькой и слабой, зависимой и беспомощной. А узнав новость о рождении второго ребенка, я окончательно похоронила надежду, что Элис когда-нибудь освободится от всего этого, уйдет от своего жалкого Хью и займется тем, на что она способна — может быть, будет писать книги или издавать газеты…

Я все время представляла ее себе сидящей в мансардной комнатушке где-то в центре Лондона, с растрепанными волосами, с сигаретой в зубах; рядом — стакан виски, а перед ней — пишущая машинка, на которой она сосредоточенно что-то строчила, отрешившись от всего мира. А вместо этого она вытирала сопливые носы своим детям и содержала в порядке мрачную квартиру Селли… И я ничего не могла в этом изменить.

Но в общем и целом это было мирное время, когда моя любовь к земле, на которой я жила, все больше крепла, а работа в равной степени как выматывала, так и по-настоящему приносила удовлетворение. Боль из-за того, что я не могла выйти замуж за мужчину, которого любила, утихла. Нынешний Джон, как любовник, был более терпимым, чем если б он был моим мужем. Определенным образом я вытянула более счастливый билет — и в то же время нет. То, что наши отношения оставались тайными, конечно, причиняло мне боль, хотя я все время пыталась уговаривать себя, что не играет никакой роли, являемся ли мы официально парой или нет. Что имела Виктория от того, что называлась «миссис Ли»? Люди считали меня старой девой, а те, кто знал меня со времен моего участия в движении суфражеток, тайком констатировали: неудивительно, что на «такую» не клюнул ни один мужчина.

Они могли думать что угодно. Но в их уважении, пусть даже иногда выраженном против воли, я была уверена. Они знали, что процветание фермы Уэстхилл — это моя заслуга. Экономический кризис в тридцатые годы мы выдержали лучше, чем многие другие, и я чувствовала, что за это многие мною восхищались. «Она дымит как вытяжная труба, а пьет как мужик!» — говорили обо мне. Откуда им было знать, что я бываю очень мягкой, очень нежной… После Франции и смерти матери, казалось, я утратила все, что во мне было, — нежность, ранимость и чувственность. Я только знала, что глубоко во мне еще живет юная Фрэнсис Грей и что иногда она опять появляется, словно не было никогда ничего злого, словно она никогда не видела мрачной стороны этого мира.

Но на горизонте поднимались темные облака, и хотя я в основном была занята коровами, овцами и лошадьми, даже в сонном Дейл-Ли в Северном Йоркшире не могла не знать, что происходит за границей.

В марте 1938 года немецкие войска вступили в Австрию. В сентябре на Мюнхенской встрече четырех держав — Германии, Англии, Франции и Италии — Гитлер получил одобрение на присоединение к Германии Судетской области Чехословакии. В октябре немцы заняли территорию Судет, а в марте следующего года уже вошли в Прагу. В Англии было неспокойно. В апреле 1939 года объявили всеобщую воинскую обязанность. Это напоминало 1914 год: все говорили о войне, и по всей стране распространялись тревожные настроения. Те, кто всегда предостерегал от прихода Гитлера, получили подтверждение своим мрачным прогнозам, а те, кто до сего времени не испытывал никакого беспокойства, почувствовали, что недолго еще им придется закрывать на это глаза.

В течение всего этого времени я эгоистически думала: «Как хорошо, что Джон уже слишком стар. В пятьдесят два года его, по крайней мере, не пошлют на войну».

И в первый раз я была по-настоящему рада, что у меня нет детей, так как вполне возможно, что сын оказался бы в числе призывников, и тогда я сошла бы с ума от страха.

Просто в жизни так устроено: радости, как и несчастья, редко распределяются равномерно — как правило, все приходит одновременно. Наша жизнь, начиная с 1918 года, текла без особых взлетов и падений. Теперь же, двадцать лет спустя, злые силы опять вступили в заговор.

1 сентября 1939 года немецкие войска вступили в Польшу. 3 сентября Англия и Франция объявили Германии войну.

В тот же день Виктория нанесла нашему отцу удар, который, по моему убеждению, в конечном счете убил его.

Во всей Англии 3 сентября 1939 года вряд ли нашелся бы хоть один гражданин, который с раннего утра не сидел бы перед приемником и не слушал бы взволнованно периодически передаваемые специальные сообщения.

За два дня до этого немцы напали на Польшу. Мир не мог больше оставаться в стороне и наблюдать за тем, как Гитлер бесцеремонно реализует свою политику экспансии и не моргнув глазом пренебрегает всеми договорами и соглашениями. Все признаки указывали на войну.