Шарлотта Линк - Дом сестер

— Ты всегда был уверен в том, что постоянно будешь заниматься своей профессией?

— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил Ральф.

— Ну, до выхода на пенсию. Будешь ли ты всегда до этого времени работать адвокатом.

— Я не учился ничему другому.

— Можно заниматься и тем, чему не учился.

— Ей-богу, не понимаю, к чему ты клонишь. — Он казался обеспокоенным. — Я имею в виду — именно ты. Для тебя ведь твоя профессия — это сама жизнь. Для тебя нет ничего более важного. Поэтому я никогда не думал, что такой вопрос, который ты задала, вообще может возникнуть в твоей голове.

— Иногда моя профессия просто действует мне на нервы, — сказала Барбара.

И в следующий момент, к своему собственному ужасу, разрыдалась.

В теплой, уютной постели она постепенно успокоилась, но чувство подавленности осталось. Барбара пролила целые потоки слез, она всхлипывала и дрожала. Ральф чувствовал себя совершенно беспомощным.

— Что случилось? Успокойся же, — повторил он несколько раз. Наконец заключил ее в свои объятия, сначала неуверенно, не зная, как она на это отреагирует. Но плач так сотрясал ее, что Барбара, казалось, не заметила, что Ральф ее обнял. Она не могла говорить, и он просто предоставил ей возможность выплакаться — и только мягко гладил ее по волосам. Когда же ее рыдания затихли, спросил:

— Это из-за самоубийства Корнблюма?

— Я… не знаю, — выдавила Барбара, но тут же поняла, что это не так. Хотя ей самой не было понятно, из-за чего началась истерика, она все же осознавала, что это не связано с бедным Корнблюмом. Его самоубийство напугало ее — и испуг явился запускающим механизмом нервного срыва.

«Но почему, почему?» — спрашивала она себя, свернувшись в постели в позе эмбриона. Может быть, тот факт, что они сидят здесь в снежном заточении, значительно больше расшатал нервы, чем ей казалось… Или в ней поселилось скрытое чувство клаустрофобии, пробившее себе дорогу… А может быть, ее запутанные чувства к Ральфу постепенно довели ее до помешательства… Или то, что они уже без малого неделю сидят здесь и не могут толком найти выход из собственного безмолвия… Но как все это связано с ее профессией, с внезапной мощной потребностью от всего освободиться?

…Это вечное чувство пустоты в желудке постепенно сводит с ума!

Барбара стала вспоминать, когда она в последний раз плакала. Дело это оказалось непростым, поскольку такие эпизоды случались редко. Ей припомнился процесс, в котором она за два года до этого выступала защитницей; довольно запутанное дело о жестоком обращении с детьми, потребовавшее очень внимательного отношения и вызвавшее много эмоций. Барбара, как адвокат, получила свою долю гнева, направленного на подозреваемого, а впоследствии и обвиняемого. Она вчистую проиграла процесс, и в течение нескольких дней газеты ерничали и осыпали ее ехидными насмешками. И наконец однажды, когда она утром читала бульварную газету, нервы ее не выдержали, и Барбара в течение двадцати минут плакала навзрыд: от злости, ярости и оттого, что она просто не привыкла проигрывать.

Это была новая мысль: может быть, она плакала, потому что испытывала чувство поражения? Тем, что доверитель застрелился, ее эго был нанесен удар. Неужели он лишил ее, таким образом, победы, а она до сих пор не научилась мириться с тем, что все может выйти из-под ее контроля? Сколько еще было в ней от той девушки, которой она когда-то была и о которой больше не хотела вспоминать, раз такая история выбивает у нее почву из-под ног?

Перед этим, на кухне, Барбара в какой-то момент высвободилась из объятий Ральфа и опустилась на один из стульев, стоящих у стола. Она знала, что выглядит сейчас как зареванный ребенок: бледные щеки, красные глаза, распухший нос и растрепанные волосы. Она немного отдышалась, и Ральф сделал ей чай из листьев мальвы — его мать всегда утверждала, что он обладает успокаивающим действием. Потом нашел в телефонной книжке номер Синтии Мур, владелицы универсального магазина, и исчез в гостиной, чтобы позвонить ей и спросить, какова ситуация в деревне и когда можно рассчитывать на помощь. Барбара небольшими глотками пила чай. Она слышала, как Ральф разговаривает, но не могла разобрать, что именно он говорит. Наконец он вернулся в кухню.

— Синтия считает, что завтра я должен обязательно поехать на лыжах в деревню. Они не успевают с уборкой дорог. Тракторы чистят главную улицу, но они не могут расчищать каждую второстепенную дорогу, ведущую к отдельным домам. Так что нам остается только этот вариант.

Барбара кивнула.

— О’кей, — произнесла она пискляво.

Ральф озабоченно посмотрел на нее.

— Всё в порядке?

— Да, все нормально, — ответила Барбара и тут же опять начала плакать.

Ральф решительно поднял ее со стула и взял под руку.

— Ты сейчас же пойдешь в постель, — сказал он, — а эту проклятую рукопись оставишь здесь, внизу. Это многочасовое чтение при плохом освещении постепенно сведет тебя с ума.

Наверху он помог ей раздеться; при этом Барбара не думала о том, что уже давно избегает его присутствия, когда не одета. Она натянула футболку и толстый свитер, а когда легла в постель, Ральф заботливо укрыл ее. Она отметила, что ей приятна его забота, хотя раньше она всегда противилась, когда за ней кто-то ухаживал.

— Спасибо, — тихо сказала Барбара.

— Я внизу, если что, — сказал он и вышел из комнаты.

Через час она поняла, что не может уснуть. Сначала ее изнурили слезы, а теперь возникло чувство беспокойства, которое, казалось, усиливалось с каждой минутой. «Вероятно, Ральф ошибся, — думала она, ворочаясь в постели. — Чай из мальвы — это не успокоительное средство, а в чистом виде возбуждающее».

Попробовала щелкнуть выключателем, но света по-прежнему не было. Барбара стала ощупывать тумбочку, потом наконец нашла спички и зажгла свечи на подсвечнике. Посмотрела на часы. Стрелки показывали начало одиннадцатого. Слишком рано для такой полуночницы, как она.

Барбара вспомнила о рукописи, которая осталась внизу на кухонном столе. Даже если Ральф считал, что причиной ее нервного срыва явилось многочасовое чтение, ну и что? Она была совершенно уверена в том, что ворочаться без сна в постели гораздо хуже. То, что Барбара читала «дневник» Фрэнсис, как Ральф называл его, все равно с самого начала было для него словно бельмо на глазу. И потом, это не дневник! И потом, из всех, кто там упоминался, больше никого не осталось в живых!

Ей не терпелось приступить ко второй части рукописи. В конце концов Барбара встала. Осторожно спустилась вниз — может быть, Ральф ничего не заметит… Правда, она в любом случае не позволила бы ему давать ей указания, но сейчас не хотела с ним спорить. Только что он был таким заботливым… Странно, что ей было немного больно вспоминать об этом.