Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Если его от меня тошнит, почему бы ему меня не отпустить?

— Я уже подрабатываю кэдди по выходным, а по утрам развожу газеты, — сказал я, не скрывая разочарования. — Разве этого недостаточно?

— Я хочу, чтоб ты был занят сильней одноногого на соревнованиях по поджопникам — только так можно заткнуть твой поганый рот! Чтобы я больше не слышал ни про Коницев, ни про Форт-Дефайнс. Компрендо?

Мона, как обычно, поджала губы.

— У тебя нет ни капли благодарности к нам за те жертвы, на которые мы идем, чтобы дать тебе хорошее образование на Востоке, мистер Брежнев !

Она никогда не упускала возможности напомнить мне о несостоявшейся поездке в СССР, хотя с тех пор прошло уже несколько месяцев.

Я проигнорировал ее и встал из-за стола.

После того как я развез все газеты, мне пришлось тащиться за двенадцать миль на дерновую ферму Дж. Т. Пэттона. Я явился к супервизору — толстому язвительному человечку с морщинистым лицом и короткой стрижкой, — и тот указал мне на грузовик и велел присоединяться к остальным рабочим. Некоторые были примерно моих лет, но остальные оказались лысеющими, а то и седыми. Никто ничего не говорил. Мы подъехали к огромному полю с зеленой травой. Вслед за другими я подошел к трактору, который срезал дерн полосами длиной около шести футов.

Стоя на коленях, мы скатывали дерн в рулоны, как спальные мешки, и грузили их — неповоротливые и тяжелые — в кузов, пока тот не заполнялся до отказа. Потом приезжал следующий грузовик, и все начиналось заново. К обеду плечи у меня ломило, голова кружилась от палящего солнца, а ноги подкашивались. Это была самая тяжелая работа, какую мне только приходилось делать.

Отец много рассказывал, как мальчишкой собирал хлопок на полях Техаса и Оклахомы. Моя работа оказалась такой же невыносимой.

Влажным жарким утром в середине июля супервизор выстроил нас и сказал, что мы поедем на грузовике с дерном — повезем его в недавно застроенный квартал. Я был рад перерыву в бесконечном свертывании рулонов и их погрузке. Разгружать дерн и устраивать газоны наверняка легче, решил я и спросил одного из взрослых рабочих, правда ли это так.

Он закурил сигарету без фильтра и ответил:

— Сегодня разгружаем, завтра загружаем. По мне — никакой разницы. Вкалываешь день за днем, и так до самой зимы.

Выглядел он лет на сорок, хотя на самом деле ему было чуть больше тридцати, и держался так, будто работа на ферме — единственное, что ему светит до конца жизни. Мне стало страшно, что я могу тоже стать таким.

Новый квартал находился примерно в шестидесяти милях, как сказал супервизор, и ехать по шоссе надо было медленно, из-за большого веса нашего груза. Дорога могла занять несколько часов. Мужчины расселись по пикапам, припаркованным перед большим грузовиком, и я уже собрался к ним присоединиться, когда супервизор подозвал меня к себе.

— Ты поедешь в кузове грузовика и будешь следить, чтобы дерн не выпал, — сказал он. — Если увидишь, что он соскальзывает, постучи по крыше кабины, и мы остановимся. Надо остановить его сразу, потому что рулоны связаны вместе. Если выпадет хоть один, он потащит за собой остальные, как в домино.

Я, не особо прислушиваясь, кивнул и залез в кузов с дерном. Мне надо было просто смотреть за ним — что может быть легче? Похоже, сегодня мой день. Можно будет пару часов передохнуть, лежа на мягкой травке. Грузовик плавно катился по шоссе, я прилег на дерн, похожий на матрас, и веки мои отяжелели.

Когда грузовик рывком затормозил, мои глаза распахнулись, но еще несколько секунд я не понимал, где нахожусь. Тело мое тонуло в мягком дерне. За грузовиком были припаркованы две полицейские машины штата Мэриленд с мигалками на крышах. Их экипажи стояли на обочине и говорили с моим супервизором.

Дерн покрывал шоссе, кажется, на несколько миль. Физиономия полицейского показалась над бортом кузова и оставшимися в нем рулонами. Он ткнул в меня пальцем:

— Вылезай! Кстати, сколько тебе лет?

— Шестнадцать, — ответил я. Это было почти правдой.

Он обернулся и сверху вниз поглядел на супервизора.

— Вам придется выплатить штраф за то, что вы замусорили все шоссе, — сказал полицейский, спускаясь по лесенке.

— Ваш парень выглядит так, будто он только что проснулся, и ему, по его словам, всего шестнадцать лет. Ездить в кузове разрешается только с восемнадцати.

— Ты уволен! — заорал супервизор, как только я вылез. — Неужели так трудно было просто не спать?

— Извините! Я не собирался засыпать, но трава такая мягкая…

Я был настолько измучен, что мог заснуть даже стоя.

— Мистер Пэттон — друг твоего отца. Только по этой причине ты получил работу. Им обоим не понравится то, что сейчас произошло.

Один из рабочих хлопнул меня по спине.

— Ты первый, кто устроил газон прямо на шоссе, — хохотнул он. — Мы еще долго будем над этим смеяться.

Нас отвезли в новый квартал, и мы разложили оставшийся дерн во дворах. Его, естественно, не хватило, и мы уехали пораньше. Я залез в один из пикапов, и рабочие, сидевшие там, всю дорогу смеялись, поглядывая на меня. На ущерб им было наплевать; из-за моего недосмотра у них сегодня получился короткий день.

По возвращении в главный офис супервизор сообщил, что компанию оштрафовали на тысячу долларов, а водителю вынесли предупреждение за то, что я натворил.

— Мне очень жаль, — извинился я, но тот развернулся и ушел, не дослушав.

Я сел на велосипед и медленно покатил домой, намеренно затягивая время. Было очевидно, что мистер Пэттон уже позвонил отцу. Я оставил велосипед в гараже и подошел к крыльцу. Отец стоял там с пульсирующей веной на лбу и с выпученными глазами. Ремень был намотан у него на руке, и пряжка угрожающе свисала вниз.

Но я не собирался это больше терпеть.

Когда он замахнулся, я толкнул его в грудь и заблокировал удар, выставив руку. Я стоял с отцом лицом к лицу, стиснув зубы и сжав кулаки. Он угрожающе шагнул вперед, но я не шелохнулся.

— Ты больше не будешь меня бить, или я дам сдачи. Может, ты и сильнее, но я могу за себя постоять. Если выгонишь меня из дома, я сяду в автобус и уеду в Гэллап. Больше никакого ремня или кулаков.

Я ожидал, что он попытается меня ударить, и не собирался этого позволять. Но отец не занес руку для удара. У него на лице появилось такое же выражение, как в тот раз, когда я лежал в ванне, полной соли и крови, после выстрела мистера Яззы. Я вспомнил его слова о том, что я готов на все, чтобы чувствовать себя мужчиной, и он мной гордится.

Конечно, он все равно мог сбить меня на землю, как поступал с множеством своих соперников, но не сделал этого. Отец опустил руку с ремнем и поглядел на меня.

Что-то промелькнуло в его глазах. Взгляд был отсутствующий, как будто мыслями он находился в совсем другом месте. Может, вспоминал, как впервые взбунтовался против собственного отца, который много лет избивал его до обморока мокрой веревкой. Может, он давно ждал чего-то подобного с моей стороны.