Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Минуту отец стоял, опустив голову, а потом посмотрел мне в глаза и ткнул пальцем в грудь.

— Я с тобой не закончил. Я нашел тебе работу: будешь наливать бензин, менять шины и водить автоцистерну. Семьдесят часов в неделю. Там ты точно ничего не напортачишь.

— Я не виноват, что заснул! Ты заставляешь меня работать по двенадцать часов в день, и это после доставки газет. Я постоянно валюсь с ног.

— Однако у тебя хватает сил болтать про Форт-Дефайнс, не правда ли? Ты ничего не сделал, чтобы преуспеть здесь. Мой отец не умел читать и не мог написать ни единого слова. Мать заставляла меня работать в поле и не позволяла ходить в школу. Но я все равно выбился в люди. Если ты слишком тупой, или слепой, или глухой, чтобы хоть как-то учиться, это не моя проблема. Тебе и так все преподносится на блюдечке, в отличие от меня.

Я начал работать на заправке уже на следующий день, но отец еще несколько недель со мной не разговаривал. Когда мы сталкивались с ним дома, он тряс головой и морщился, словно от отвращения. Он не садился ужинать вместе с нами, и я как-то спросил Мону почему.

— Он не хочет общаться с тобой, — ответила она.

Однажды вечером я пришел домой в рубашке, брюках и белье, насквозь промокших от пота. Глаза от усталости пекло; от меня воняло бензином, а ногти были все черные. Колени ломило, потому что рано утром я ходил на пробежку, потом развозил газеты, а потом работал двенадцать часов подряд.

Отец сидел в гостиной в боксерских трусах и смотрел телевизор.

— Поди сюда, — окликнул меня он. — Я хочу с тобой поговорить.

Телевизор так орал, что я едва его слышал.

— У меня все тело болит. Я просто хочу скорей лечь спать.

Он выпрямил спину и шикнул на меня, а потом забормотал что-то себе под нос. У его ног валялись рассыпанные листы из газеты, на столике стоял пустой стакан из-под виски.

— Привыкай ходить усталым и грязным, — медленно заговорил он. — Когда-нибудь ты станешь беззубым, лысым и старым. А самое плохое, тебе придется отчитываться перед таким вот парнишкой, как ты сейчас. Учишься ты плохо, технических навыков у тебя нет, и со школьной программой ты справляешься едва-едва. Ты бездарь. Мне противно на тебя смотреть.

Он махнул мне рукой, приказывая уходить. Из всех обидных вещей, которые отец когда-либо мне говорил, это его обвинение было самым справедливым. Кроме физического труда, спорта и чтения книг, которые нам не задавали в школе, я мало на что годился, и время мое истекало.

18 июня 1970 года я наконец-то закончил школу. Сначала мне не хотели выдавать аттестат. Надо было иметь хотя бы тройки, чтобы его получить, но даже с четверкой по экономике, которую поставил мне тренер Форд, мои оценки были слишком низкими. Тренер обошел всех моих учителей и директора, убеждая их, что нет смысла ставить мне лишние препоны — лучше дать аттестат и отпустить с миром. Каким-то образом его магия сработала, и аттестат я получил.

— Ты — худший ученик из всех, кого я знаю, кроме наркоманов, — сказала мне консультант за два дня до выпускного. Это была симпатичная женщина за тридцать; разговаривая со мной, она все время поправляла на носу изящные очки. — Оценки у тебя крайне низкие. Выдать тебе диплом старшей школы значит взять на душу грех.

Я сидел через стол от нее и рассматривал кабинет. Какой смысл сейчас читать мне лекции, если со школой все равно покончено?

Она постучала карандашом по пустой папке и уставилась на меня в ожидании ответа.

— По крайней мере, вы избавитесь от меня. Вам же только это и нужно.

— Что ты вынес из старшей школы, за исключением спортивных успехов?

— Да вся ваша школа — дерьмо собачье!

Она ждала, что я начну грубить, так что я решил оправдать ее надежды.

— Тебе следует подумать о профессии автомеханика, — заявила она, как будто все идиоты прямо-таки обязаны чинить машины блестящим консультантам с высшим образованием, которые слишком избалованы, чтобы пачкать свои ручки.

— О, вы меня вдохновили! Мой первый ремонт я посвящу вам, особенно с учетом того, что я ничего в механике не соображаю. Зато запросто могу вывести любую машину из строя.

Я расхохотался, вспомнив о Человеке-Опросе.

— Но вот как их чинить — понятия не имею.

Вздохнув, она оперлась локтями о стол.

— Так что ты собираешься делать?

— Вернуться в школу Уолтера Джонсона через двадцать лет и ткнуть вас носом в мой зарплатный чек. Там будет больше денег, чем у всех вас, вместе взятых, кто сидит в этом болоте.

Она откинулась на спинку стула и поджала губы. Честно говоря, эта бравада не убедила даже меня самого.

— У тебя тройки с минусом по всем предметам, кроме экономики. Математику ты провалил. Если я не ошибаюсь, мистер Форд — твой учитель по экономике и по совместительству тренер. Без него ты никогда бы не получил аттестат.

Она еще раз пролистала мое личное дело.

— Если все-таки решишь взяться за ум, единственное учебное заведение, которое тебя примет, это младший колледж Монтгомери. Они обязаны принимать всех с дипломом нашей школы.

— Шутите? Они обязаны меня принять?

Я встал и направился к двери.

— Тогда я на пути к успеху! Колледж Монтгомери, я уже иду!

В тот вечер, после ужина, я подслушал, как Мона говорила отцу, что мне надо до конца месяца подыскать себе другое жилье. Ей не стоило волноваться — я и сам горел желанием скорее съехать от них.

Отец вошел ко мне в спальню, когда я, лежа в кровати, читал « Вашингтон пост» .

— Мона говорит, тебе не дадут аттестат. Ты завалил математику и по другим предметам тоже не блещешь.

— На самом деле дадут. Я сегодня узнал. Тренер Форд уговорил остальных пропустить меня. Я вроде должен бояться самостоятельной жизни, но совсем не боюсь. Я прошел твою закалку.

Отец изумленно поднял брови.

— Какую закалку? Ну да, ты быстро бегаешь и много болтаешь, но больше ничего. Я оказался в таком же положении в двенадцать лет, когда умер мой папаша. Я был с тобой строг, но ты этого заслуживал. Бог мой, да ты мелкий варвар!

— Да уж, твое воспитание!

Я перебросил ноги через край кровати, встал и потянулся.

— Я смог выжить с тобой, матерью и Моной, так что готов к чему угодно.

Отец улыбнулся. Он принял это за комплимент.

— Ты — самый изощренный врун, каких я только знаю, а я знаю очень неплохих. Черт, да я и сам такой. Я видел тебя в деле. Ты можешь уболтать кого угодно. Это бесценно. Язык вывел бы тебя даже из Сан-Квентина, как меня когда-то, только гораздо быстрее.

— Я не знаю, что делать дальше.

Правда, я уже давно решил, что не стану заниматься ничем, за что можно угодить в тюрьму. Больше нигде мои способности не требовались, разве что в политике, но это была, на мой взгляд, совсем уж бесполезная профессия. Ежедневное чтение « Вашингтон пост» только укрепило меня в этом мнении.