Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Вот так вот просто он вернулся к своей бывшей.

Пока отец заново обживался у Моны, я разорвал очередные свои отношения. Со времен Молли ничего не изменилось. Стоило мне с кем-нибудь сблизиться, как я начинал намеренно опаздывать на свидания, вести себя равнодушно и придумывать предлоги, чтобы скорей разойтись. Но стоило мне остаться одному, как я жалел о своих поступках, хоть и недостаточно, чтобы что-то изменить. В глубине души я боялся, что правда выплывет наружу — мой отец преступник, я был его сообщником, и, словно этого недостаточно, собственная мать меня не любит. Я никогда не смогу быть честным с девушкой и познакомить ее со своей семьей.

Мои немногочисленные знакомые женского пола и многие члены братства уговаривали меня еще раз попытаться помириться с мамой, настаивая, что причина всех моих проблем с женщинами — плохие отношения с ней. Если я выслушаю ее версию истории, говорили они, мы, возможно, сумеем начать все сначала.

— Каждая мать любит своих детей, ты же это понимаешь! И желает им только лучшего. Так всегда бывает.

Хотя они многого не знали о моей семье, я поддался их оптимизму и в мае, прямо перед Днем матери, взял неделю отпуска, чтобы съездить в Альбукерке. Наверняка мама, увидев, что я стал взрослым мужчиной, отнесется ко мне по-другому и не будет ставить в вину детские поступки. Она точно захочет мне помочь.

Когда я подъехал к ее дому, машины Уолли во дворе не было — как в прошлый раз. Мама открыла дверь, напряженно улыбнулась мне, а потом скорчила гримасу.

Я приказал себе не обращать на это внимания.

— Можем мы забыть о том, что между нами произошло? — спросил я.

— Если ты хоть раз выслушаешь меня до конца.

— В этот раз я обещаю тебя выслушать и не перебивать.

Мама вздохнула и впустила меня в дом. По короткому коридору я прошел следом за ней на кухню. Джон уже вернулся из школы и смотрел в гостиной телевизор.

— Моя мать меня не любила, а отец не защищал от жестоких старших братьев, — начала она, усевшись за деревянным кухонным столом. — Я любила твоего отца и дождалась его из тюрьмы, но он стал совсем другим, когда вернулся домой. Он постоянно злился на меня, потом начал бить и, хотя у нас были дети, в конце концов бросил. Вы все меня бросили!

Я сидел за столом напротив нее, радуясь, что между нами есть какое-то расстояние. Похоже, ничего не изменилось. Когда я пытался соглашаться с ней, это не помогало. Она продолжала жаловаться, поминая всех своих родных, даже из самого детства.

Я решил сменить тактику.

— А как насчет Уолли и вашего сына? Они любят тебя. Это очевидно. Я могу только надеяться, что и мне когда-нибудь так же повезет.

— Ну, Уолли ведь совсем непривлекательный, ты сам видишь.

Распахнув глаза от удивления, я уставился на нее.

— Какое это имеет значение? Он тебя по-настоящему любит. Разве не это самое главное? Ты должна любить Уолли совсем не за внешность.

Минуту мы посидели в молчании, а потом мама начала снова:

— Твой отец отнял у меня лучшие годы жизни. Он женился на мне, когда я была молодой и красивой. И что я получила взамен?

Она махнула рукой.

— Он даже вас, моих детей, у меня отобрал.

— Мама, если бы он тебя не бросил, у тебя не было бы сейчас ни Уолли, ни вашего сына. Ты легко отделалась, хоть сама этого не понимаешь. Отец наверняка тебя бы убил. Он почти это сделал.

Мама покачала головой.

— Почему ты со мной не остался?

— Я всегда винил себя за то, что не остался с тобой, не пошел против отца и оказался плохим сыном. То, что с тобой случилось, постоянно терзает меня. Но ты ведешь себя так, словно ты — мой ребенок, а я — плохой родитель. Это тоже нечестно.

Губы ее дрогнули.

— Я любила твоего отца. Я хотела, чтобы он позаботился обо мне и о вас, наших детях, чтобы он все исправил, но вы просто попользовались мной, а потом выкинули, как собаку. Даже ты, мой старший сын!

Ее слова били больней отцовского ремня.

— Отец ужасно обращался с тобой. С нами со всеми. Тебе повезло, что ты избавилась от него. Каждый раз, когда я пытаюсь тебе это объяснить, ты винишь меня за то, что он сделал — и что сделал я, будучи ребенком. Почему мы не можем начать с чистого листа?

Она смотрела на меня и ничего не говорила.

Я приехал попросить у нее прощения, но сейчас во мне закипал гнев.

— Тебе никогда не приходило в голову, что ты тоже нас подвела?

Она хлопнула ладонью по столу.

— Никогда не смей со мной так говорить! Это ты заявил в суде, что я плохая мать! Ты рассказал судье про нож. Как ты мог? Нож случайно выскользнул у меня из рук. Ты плохо со мной обошелся. Ты такой же, как твой отец. Ты мог его переубедить, но не стал даже пытаться. Ты говоришь, что тебя мучает совесть, — так вот, поделом!

Мама вскочила со своего стула.

— Уезжай отсюда и никогда больше не возвращайся. Уолли разозлится, что ты расстроил меня.

Мне больше нечего было ей сказать. Разговор был окончен, и не имело смысла затевать новый.

За следующие несколько месяцев я порвал с еще двумя девушками.

Ближе к началу 1978 года, начав работу у конгрессмена Коулмена, я вскоре стал лоббистом сельскохозяйственной торговой ассоциации. У меня появился не только собственный кабинет, но еще и возможность получить магистерскую степень. Без помощи партии я ни за что не смог бы себе позволить учебу в Университете Джорджа Вашингтона. И хотя глаза у меня болели от непрерывного чтения, я знал, что должен закончить учебу, пускай меня и приняли пока с испытательным сроком.

Три, а то и четыре вечера в неделю я сидел в аудитории и изучал политический процесс. Со мной учились другие сотрудники аппарата Конгресса со всей страны, а преподавателями были руководители комитетов и советники. Я старался познакомиться со всеми.

Отец, похоже, отказался от своего замысла убить сенатора Монтойю и получил должность среднего звена в службе охраны лесов. Когда я стал лоббистом, он при каждой нашей встрече надувал грудь и говорил: «Ты — мелкая сошка, которая ничего не решает, а я был в сенатской верхушке и здоровался за руку с руководством страны. Ну и как, нравится тебе работать на фермеров? Думаю, не очень».

Как бы я ни старался игнорировать его комментарии, они преследовали меня. Да, может, я и не такой умный, как отец, но я гордился работой, которую выполнял для сельскохозяйственной ассоциации. Фермеры кормят весь мир, и это самое главное.

Потом, 4 ноября 1980 года, Рональд Рейган выиграл президентские выборы, и два месяца спустя мне поступил звонок, изменивший всю мою жизнь.

Поскольку я занимался сельскохозяйственной отраслью, то хотел поработать в законодательном комитете нового министра сельского хозяйства Джона Блока. У меня был влиятельный знакомый среди законодателей из Белого дома, и он потихоньку мне сообщил, что в комитете есть вакантная должность. Я бросился судорожно собирать рекомендательные письма от ассоциации сельского хозяйства. Но конкуренция была большая.