Анне Ханкок - Питбуль

— Ты в порядке? — спросил он. — Ты плохо выглядишь.

— Правда? — Зельнер посмотрел на себя.

— Да, у тебя такой лихорадочный взгляд. Ты что, пил? Или опять голова?

— Нет, нет… я не из-за этого…

— Ты принимаешь таблетки?

Петер Зельнер кивнул.

— Хорошо, потому что очень важно не пропускать дни. Если отклоняться от схемы, последствия могут быть тяжелыми.

— Я принимаю таблетки как положено, и прошло уже много времени с тех пор, как у меня был последний приступ, — солгал Зельнер. От одной только мысли об этом его сердце стало биться чаще, а в груди зашевелилась тревога. — Что касается алкоголя, то я не притрагивался к нему уже шесть месяцев, скоро семь.

Снова ложь.

— Тогда в чем дело? — спросил Стеффен и скрестил руки на груди.

— Вчера мне позвонил коллега из Копенгагена. Следователь по расследованию убийств.

— Да?

— Я думаю, они расследуют смерть Тома Мазорека.

Краска сбежала с лица Стеффена, его глаза округлились.

— Сегодня утром ко мне домой заявилась журналистка и начала задавать вопросы, — продолжал Зельнер.

— Какие вопросы?

— О Мазореке. О том, как я могу быть уверен в причине его смерти, что я знаю о девушках и почему расследование было приостановлено.

Стеффен впился глазами в Зельнера.

— Ты обещал мне, что этого не случится, Петер.

— Да, знаю, но я…

— Ты обещал !

Зельнер кивнул.

Стеффен ошарашенно покачал головой.

— Но как? Я не понимаю?

— Журналистка знакома с Фишхофом. Я разузнал — судя по всему, он все эти годы жил на Зеландии, а теперь начал открывать рот.

Стеффен схватил Зельнера за воротник.

— Это не должно обнаружиться, понимаешь? Я могу потерять все: Мириам, дом, свою практику!

Петер Зельнер кивнул.

— Ты должен заткнуть Фишхофу рот, Петер. Мне все равно, как ты это сделаешь. Просто заткни ему рот!

Перед домом не было вывески «Продается», но местный агент по недвижимости сказал Элоизе, что дом выставлялся на продажу уже полтора года, и подчеркнул, что они открыты для всех предложений. Официально дом оценивался в несколько сотен тысяч крон, но Элоиза удивилась бы, если бы кто-то предложил хотя бы половину этой суммы, поскольку после смерти Ренаты Мазорек дом явно пришел в упадок.

Брокер сказал, что Элоизе не понадобится ключ, чтобы войти, и он был прав. Покосившаяся входная дверь была приоткрыта. Она открылась со скрипом, и в нос Элоизе ударил сладковатый запах.

Элоиза посмотрела вниз — на полу у входа мухи роились вокруг падали. Между обнаженными ребрами ползали черви, виднелись оскаленные острые зубы, и Элоиза не могла понять, была это лиса или собака.

Натянув футболку на нос, она перешагнула через нее, вошла в первое помещение и огляделась. Протечки проели потолок и стены и окрасили в коричневый цвет весь дом, в котором, казалось, все оставалось так, как было брошено. На полках стояли книги, на подоконниках — горшки с засохшими растениями, везде были расставлены безделушки, все было покрыто пылью. Выцветший номер «Дома» лежал на столе в гостиной рядом с полной пепельницей, на полу стояли тапочки.

Взгляд Элоизы упал на диван. Большие темно-коричневые пятна на подушках напомнили ей слова агента по недвижимости, сказанные по телефону: Рената Мазорек пролежала в доме несколько месяцев, прежде чем ее обнаружили. «Еще один человек испустил дух в полном одиночестве», — подумала Элоиза и задумалась, не позвонить ли Фишхофу.

Она еще не разговаривала с ним сегодня и гадала, жив ли он, но что-то удерживало ее от звонка. Ноющее сомнение нарастало внутри.

Почему Ингеборг Сарк так бурно отреагировала на его имя?

Почему Рене Декер отпустил ее?

Те врата, о которых ты говоришь… Там, наверху… Я не уверен, что мне их откроют .

Каковы были отношения Яна с Мией Сарк?

Что же он сделал?

Элоиза посмотрела на вышивку в рамке, висевшую на стене над диваном, и усмехнулась. «СЕМЬЯ — БЛАГОСЛОВЕНИЕ ЖИЗНИ» было аккуратно вышито красными нитками. Она подошла к двери во внутренний дворик, открыла ее, чтобы впустить свежий воздух, и увидела гостевой домик в противоположном конце большого сада.

Она вышла из главного дома, пересекла лужайку, заросшую травой по колено, и взялась за дверь гостевого домика. Дверь была заперта, поэтому она положила руку на косяк и потянула. Дерево было легким и сухим, и дверь поддалась после нескольких толчков.

Элоиза вошла внутрь и огляделась. По словам Ханса Галлахера, именно здесь жил Том Мазорек.

Взрослый мужчина, который никогда по-настоящему не жил отдельно. Что говорит о Мазореке тот факт, что он прожил с матерью до сорока с лишним лет? Кому бы этого захотелось?

За исключением раскладушки, которая стояла собранная в углу, в обеих комнатах домика не было ничего: ни в спальне, ни в прачечной. В комнате с раскладушкой окна выходили в сад, а прачечная находилась в задней части дома. Окон там не было, а с потолка свисала голая лампочка.

Элоиза вытащила мобильный, включила фонарик и посветила в темноту. Пол был покрыт потрескавшимся линолеумом, стены — белой плиткой с орнаментом на уровне глаз: рифленая лента с темно-синим цветочным узором была похожа на королевский фарфор. Это была не ванная комната, потому что здесь не было душа и унитаза, только сливная решетка в полу и раковина на стене. Зеркало над раковиной было разбито ударом кулака или каким-то предметом. Осколки стекла вокруг места удара были ржаво-красного цвета и остры, как иглы, а сотни серебряных нитей зигзагами рассекали зеркальную поверхность.

Элоиза посмотрела на свое искаженное отражение и нежно провела пальцами по острым краям, представляя себе, как Том Мазорек стоял на этом же месте и смотрел в это же зеркало.

Что он видел в нем?

Она вздрогнула, когда телефон у нее в руке зазвонил, и посмотрела на экран. Она ответила и поднесла трубку к уху.

— Привет!

— Да, ты чего там? — спросил Шефер. — Ты бросила трубку, когда я звонил прошлый раз?

— Нет, здесь плохая связь, — соврала Элоиза, выходя из комнаты. Она толкнула дверь гостевого домика и вышла в сад. — Я далеко за городом, и сеть пропадает.

— Чем занимаешься?

— Когда ты звонил, я была в заведении под названием «Клуб Селеста». Именно там работала в свое время Мия Сарк. Ну, помнишь, то место, где, по мнению матери, она могла украсть деньги?

— Ага. И?

— Ингеборг Сарк преподнесла это так, как будто Мия работала в кафе — типа подавала посетителям кофе латте. Но выяснилось, что это какой-то секс-клуб. Стриптиз, бондаж. Такого рода вещи.

— И ты говоришь, она там работала? Девушка?

— Да. Не знаю, занималась ли она стриптизом или чем-то другим, но это, по крайней мере, объясняет, как ей удалось скопить десять тысяч крон за несколько месяцев.