Йонас Бонниер - День гнева [litres]

– Понимаю, – отвечает он Анн-Луиз. – Что если я приоткрою окно?

– Каково мнение господина пастора насчет воли Иисуса? – спрашивает она.

«Черт, у Иисуса полно забот и без твоих труб, – хочет сказать ей Синдре. – Ему все равно, откуда ты пригласишь сантехника».

Это зашло слишком далеко. Усилиями Эвы и Синдре приходской дом превратился в универсальную службу, совмещающую функции «Скорой помощи» и полицейского участка. Они обращаются сюда по любому поводу, пусть даже самому ничтожному. И с тех пор как Эва отстранилась от дел, Синдре приходится одному принимать посетителей, которые никак не хотят оставить его в покое и задают вопросы, ответов на которые у него нет.

Синдре косится на график работы на выходные, который он хотел переделать утром, да так и не продвинулся дальше середины. Помешала тетушка Бакхаммар.

– Иисус хочет, чтобы вы выбрали тот вариант, который вам больше подходит, – говорит он.

– Но в том-то и дело, что я не знаю, который из двух?

– Но Иисус этого тем более не знает.

Синдре из последних сил сохраняет дружелюбный тон.

– Как себя чувствует господин пастор? – участливо интересуется фру Бакхаммар. – Вы такой бледный.

«Это потому, что мне нечем дышать, – мысленно отвечает ей Синдре. – Потому что ты извела весь кислород на свое нытье и чертовы трубы».

Он тянется через стол и открывает окно. Холодный воздух врывается в комнату.

– Благодарю, я чувствую себя…

Его прерывает звонок мобильного. На дисплее незнакомый номер.

– Вы позволите? – спрашивает Синдре и, не дожидаясь ее ответа, принимает входящий звонок.

Прижав трубку к уху, Синдре вскакивает с места.

– Простите, но мне надо бежать, – бросает он Анн-Луиз на полпути к двери. – Иисус хочет, чтобы вы выбрали Янне.

Десять минут спустя он был в магазине подарков «Этикет» – одной из тех лавочек, что обычно располагаются на первых этажах дешевых офисных зданий и редко существуют больше года.

Еще не успев войти, Синдре услышал ее пронзительный голос.

– Да знаете ли вы, кто я такая? Я – сестра Эвы Скуг, – она провозгласила это, как актриса со сцены, пронзительно, но с профессионально выверенной интонацией. – А знаете, кто такая Эва Скуг? Я бы поостереглась на вашем месте.

Не теряя времени, Синдре бросился через неожиданно большой торговый зал – держатели для туалетной бумаги и фотографии животных в рамочках, подушки с вышитыми поговорками, зеркала, коврики для ванн и масса других предметов, предназначение которых так и осталось для Синдре непонятным.

В голове мелькнула было благодарная мысль о том, что Микаэла не назвала его имени, но додумать ее до конца Синдре не успел.

– И я – жена Синдре Форсмана, – добавила она. – Берегитесь!

Но Синдре уже добежал.

Микаэла сидела за столом. У толстяка, который стоял над ней, был усталый, скучающий вид, совсем как у самого Синдре только что. Мужчина обернулся на вошедшего, и его лицо отразило несказанное облегчение.

– Это вы Синдре?

Синдре кивнул.

– Она пыталась украсть брелок для ключей, – мужчина сделал жест в сторону Микаэлы. – В таких случаях мы заявляем в полицию.

Конец фразы заглушил вопль Микаэлы.

– Это недоразумение! – кричала она. Да она в жизни не видела более уродливого брелка. По безвкусности он может конкурировать только с остальным хламом на полках этого магазина.

Даже если Микаэла выражалась несколько по-другому, смысл был примерно такой.

Синдре спросил, сколько стоит брелок, после чего заплатил толстяку девятнадцать крон пятьдесят эре.

Они ехали домой вместе. Микаэла молчала. Подобный случай был не первый на памяти Синдре. Оставив Микаэлу дома, он должен был вернуться в приходской дом, где ждал недоделанный график. До конца рабочего дня оставалось несколько часов.

Синдре думал о том, что его настроение наверняка не было бы таким паршивым, если бы не мрачный пейзаж за паршивым окном паршивого автомобиля. Там все было таким мокрым, серым и землистым – от грязно-желтых полей до мутно-зеленых елей вдоль дороги, темно-красных домов с заросшими мхом черепичными крышами и размытых скрюченных фигур в серых и черных зимних куртках. И ни единого светлого пятнышка, на котором мог бы отдохнуть глаз.

Не говоря о глупом подростке на пассажирском сиденье, который, похоже, так никогда и не повзрослеет.

Синдре вернулся домой только в половине десятого вечера. Тело онемело от усталости и как будто распухло. В приходском доме он разогрел в микроволновке готовое блюдо из «Финдуса», но не сумел разобраться с автоматическими настройками, поэтому внутри колбаска так и осталась холодной.

Дети спали. Микаэла заперлась в гостевой комнате. На лестнице на второй этаж его ждала Анна – совсем в другом настроении, чем вчера. На ней был легкий красный халат длиной до середины бедер. Они покупали его вместе в Уппсале.

Перемены настроения Анны оставались для Синдре самой непостижимой вещью на свете.

– Ты устал, милый? – спросила она. – Прими душ, я тебя намылю.

И повела его наверх, где раздела и усадила в ванну. Мыло пенилось и пахло лавандой. Похоже, Анна купила его только сегодня.

Покончив с мытьем, она вытерла Синдре махровым полотенцем.

Оставив без внимания его эрекцию, Анна вывела Синдре из ванной и подтолкнула к постели, предлагая на нее сесть. А потом встала перед ним на колени и осторожно взяла губами одно из его яичек – обсасывала до боли в мышцах.

Это было то, чего Анна раньше никогда не делала, и это разгорячило и в то же время смутило Синдре.

Потом второе яичко и член, который она медленно полизала, прежде чем взять в рот.

– Осторожно, – предупредил Синдре.

В спальне горели все светильники, и он восторженно смотрел на Анну. Она встретила его взгляд, но член уже исчез между ее губами, а выражение лица довело Синдре почти до оргазма.

Он мягко отстранил ее.

– Сегодня ночью, – прошептала Анна, – демоны будут последним, о чем ты вспомнишь.

Она встала посреди спальни, позволив красному халату соскользнуть с плеч, как будто это было вечернее платье. А потом исполнила что-то вроде танца, который кому-то мог был показаться неуклюжим, потому что Анна не была профессиональной танцовщицей, но при этом так поглаживала себе грудь, что Синдре снова воодушевился. Даже не притронувшись к ней.

Он знал, что это правда. Секс между двумя чистыми людьми возвышен. Здесь нечего стыдиться, потому что не о чем заботиться и нечему противостоять, кроме наслаждения. А оно и есть высшее благословение.

В то же время секс между людьми, которые не верят в Бога, не желают посвятить себя Иисусу и идти по жизни с Господом, – между такими, как Юнни Мохед, например, – нечист и греховен.