Йонас Бонниер - День гнева [litres]

Что касается разговоров за столом, здесь ситуацию спасали дети. Ирис и Антон приняли новые порядки, хотя и не изменили своего отношения к Микаэле. Они как ни в чем не бывало обсуждали школьные новости и одноклассников, избавляя Микаэлу и Синдре от необходимости говорить друг с другом и лишний раз доказывая тем самым, что говорить, собственно, не о чем.

После ужина Синдре отправлялся на прогулку, что тоже стало частью нового порядка и не обсуждалось. Дети знали, что после десерта папа уйдет из дома, а когда он вернется, они уже будут спать. Все чаще и Микаэла успевала лечь к тому времени. Она по-прежнему спала в комнате для гостей. Иногда по возвращении Синдре видел свет сквозь неплотно прикрытую дверь гостевой, но Микаэла к нему не выходила, за что он был ей несказанно благодарен.

Демоны Синдре все так же не решались напасть ни на Эву, ни на Микаэлу. Или это был вопрос времени?

Свидания в темной конюшне вошли у них в привычку, поскольку эта территория ощущалась как нейтральная. Переезд Беттан к Петеру и Эве, как выяснилось, был лишь временной передышкой. Беттан не собиралась разводиться с мужем, который любил ее и отпускал отдохнуть от него, сколько потребуется.

Дома Скугов и Форсманов разделяло не более полусотни метров. При желании Беттан и Синдре могли помахать друг другу каждый из своей спальни, во всяком случае, послать солнечный зайчик. Но вместо этого они спускались к конюшне, в нескольких километрах в стороне от Гренстакюллена, – достаточно далеко, чтобы не беспокоиться о том, что кто-нибудь увидит их вместе. И достаточно далеко – для Синдре, – чтобы сделать вид, что в Гренсте вообще не существует ни домов, ни жизни в какой-либо ее форме.

Удерживать эту иллюзию оказалось сложнее. Микаэла днями напролет просиживала у Эвы – жаловалась на мужа, распускала сплетни об Анне Андерсон и строила с сестрой новые планы, как сделать жизнь Синдре еще менее сносной. Беттан должна была слышать, по крайней мере, часть этих разговоров, но никогда не затрагивала этой темы первой, а Синдре не спрашивал. В темноте конюшни, привычной Беттан с детства, она без усилий разряжала ситуацию, переводя все в русло обыденности. Говорила больше о работе и о том, что прочитала в газетах.

Их свидания быстро приняли форму из раза в раз повторяющегося ритуала. Сначала оба пробирались в самый дальний угол. Там, в пустом стойле, стояли две табуретки. Лошади, которых Беттан знала по именам, спали. Далее Беттан начинала свой монолог, который Синдре переживал уже не так интенсивно, как в первый их день в Грёндале, хотя ругательства, беззаботность и полная незаинтересованность делами общины по-прежнему имели эффект свежего ветра.

На следующем этапе Беттан снимала брюки и трусы и становилась, держась за дверной косяк, чтобы Синдре мог взять ее сзади – поза, выбранная исключительно из практических соображений. Соитие никак нельзя было назвать фантастическим, оно не оставляло даже чувства особой близости, и Беттан не хотела, чтобы Синдре ласкал ее ни до, ни после. Но секс тоже был частью ритуала, который без него выглядел бы неполным и жалким, или же был бы таковым на самом деле.

Когда все заканчивалось, Синдре пропускал ее вперед и некоторое время оставался в конюшне, прежде чем отправиться в обратный путь.

Анна Андерсон ждала его в спальне. Теперь она не была такой радостной, как раньше. После случая с Ирмой Флудквист Анна повсюду замечала знаки своей отверженности.

– Что мне делать? – спросила она Синдре.

Он попытался ее успокоить, но это оказалось нелегко. Анна изменилась. Весь день ходила мрачная, подавленная. Она больше не играла с детьми, как раньше, и Антон с Ирис это, конечно, заметили и тоже притихли.

На этот раз, как всегда, Анна встретила Синдре голой и обняла его. Синдре отстранился и пошел в ванную привести себя в порядок. Когда он чистил зубы перед зеркалом, Анна подкралась к нему со спины и обняла. Она ласкала его через кальсоны, и Синдре возбудился, настолько сексуальной выглядела ее рука в зеркале.

Вообще с Анной после конюшни все происходило не так быстро, как с Беттан, и это было именно то, чего она хотела. Но на этот раз, взобравшись верхом на Синдре, она тихо заплакала, что в последнее время случалось все чаще, Синдре размяк, и у них все расстроилось.

Все расстроилось.

Синдре вышел покурить на крыльцо. Он не знал, который теперь час. Сигареты тоже стали реакцией на последние события, он выкуривал почти пачку в день.

Спящая Анна осталась в комнате на втором этаже.

Окна в спальне Микаэлы были темными. Отсюда Синдре мог видеть даже окно Беттан в доме Скугов, и в нем тоже не горел свет.

Все расстроилось, и Синдре винил в этом Эву. Это она заманила его в Кнутбю. Она же направила ему Андерса и Микаэлу на курс семейной терапии, а потом и Анну с Юнни. Это из-за нее вся община видела сны о смерти. Раньше Синдре не понимал почему, а теперь понял. Потому что смерть была единственным выходом из этого кошмара, в том числе и для Эвы.

Умереть значило освободиться.

Анна Андерсон развелась с Юнни Мохедом и сделала это ради него. Пока Юнни оставался с ней, она не могла поручиться за его жизнь. Все, кто вступал в контакт с Анной, ходили по краю пропасти, так ей казалось, по крайней мере.

Она по-прежнему жила в Гренста-горде с Синдре и его детьми. Микаэлу почти не видела. Обе женщины приспособились не попадаться друг другу на глаза. Анна знала, когда Микаэла уходит по утрам, и оставалась в спальне, пока та завтракала. Когда Анна готовила еду, Микаэла не переступала порог кухни, а семейные обеды Анна пережидала наверху.

Она боялась заразить Микаэлу. Их молчаливая договоренность была продиктована чувством самосохранения. Микаэла тоже понимала, насколько опасна Анна.

Люди ее сторонились – выходила ли Анна в магазин, отправлялась ли в Римбу, где все еще хранились ее вещи, или просто гуляла и дышала свежим воздухом. Анна быстро привыкла к этому и, уважая их чувства, стала первая переходить на другую сторону улицы.

Собственно, Анне было наплевать, что думает о ней большинство соседей. Встреча с Ирмой Флудквист возле магазина «Иса» стала для нее шоком, который прошел, не оставив заметного следа в ее душе. Эва Скуг была единственным человеком, чья ненависть обернулась для Анны невыносимой болью. Потому что все это Анна делала ради Эвы, ради Фирцы. Она всего лишь выполняла свой долг. На всей Земле не существовало человека, которого бы Анна любила больше, чем Эву.

Эва заменила ей умершую мать. Это она будто вдохнула жизнь в Анну, предложив переезд в Кнутбю. Эва свела ее с Синдре и другими пасторами. Она же наполнила жизнь Анны смыслом, возложив на нее ответственность за миссионерскую работу в Римбу.