Карина Сенн - Наблюдатель

Я с трудом поднялся на ноги, бока горели, колени дрожали, я стёр кровь с губ. Мама будет волноваться, если увидит, единственное, о чём я подумал в тот момент. Пришлось собирать свои тетради и разбросанные вещи из портфеля по тротуару. На секунду я пожалел, что вообще вышел из столовой, но с другой стороны, это заставило меня отвлечься от мыслей о завтрашнем дне. Боль в теле меня не слишком волновала, по-крайней мере меньше, чем порванный свитер и сломанная камера.

Мама опять возилась на кухне, как и думал. Я увидел её через большое окно. А если мама была внизу, значит, Бек торчала в гостиной и смотрела свои дурацкие мультики. Опустив голову, придерживая наполовину оторванный рукав, я вошёл через дверь в гостиной. Моя сестра сидела в телефоне, что-то печатала, одновременно поднимая глаза на экран старого телевизора, но когда она увидела меня, то сразу оживилась.

– Привет, – машинально произнёс я и почти бегом бросился к лестнице.

– Мам! – закричала Бек.– Уолта побили! – ядовитый детский смех вырвался из неё. Она поняла, что я пытаюсь скрыться от глаз родителей, поэтому и позвала её. Специально, она всё делала специально.

– Что ты говоришь? – мама с полотенцем в руках вышла из кухни и посмотрела на меня, я почувствовал это, прикусил нижнюю губу, что была разбита.

– Что случилось, дорогой? – но я убежал вверх по лестнице. Она – за мной, правда, гораздо медленнее.

– Всё в порядке, мам, – я забежал в спальню и закрыл дверь прямо перед её носом. Не думаю, что это было жестоко, ведь более жестоко позволить ей увидеть, что со мной сделали. А ещё хуже позволить узнать из-за чего это случилось. Думаю, что теперь Келли не будет считать меня призраком. Теперь я стану для неё одним из её одержимых фанатов, теперь она начнёт сторониться меня, а у этих Годзилл из футбольной команды найдётся новый повод постебать меня, что само по себе ужасно.

Мама стояла у моей двери, пока я раздевался и смотрел в зеркало на царапины на моей спине. Несмотря на всё, это словно ускорило время, вернуло меня к жизни, позволило забыть о том, что уже завтра я увижу ту самую глубокую яму, в которой лежали и близкие мне люди. Слишком близкие, чтобы вспоминать это вновь. Быть может завтра, когда я буду стоять, окружённый пылью, но не сегодня. Сейчас я считал важным принять душ, облиться перекисью и покурить.

Клянусь, мне хотелось позвонить Мэдс, я вновь посмотрел на свою руку, пока стоял под струями воды, что медленно смывали стойкую ручку на моём запястье. Но я знал, что мне нельзя её видеть, она начнёт расспрашивать, волноваться, а я больше всего не хочу видеть её страх. Страх у меня ассоциировался с другими вещами, с другими людьми, но только не с ней.

Камера моя работала, стоит лишь заменить дисплей. Перед тем, как её бросить, блондин, чьё имя я так и не узнал, стёр все последние фото, благо я сам удаляю последние снимки, иначе он бы увидел фотографии Келли у её дома или как она с ним сидит на футбольной площадке. Тогда живым я бы точно не выбрался.

Но самая тяжёлая часть дня ждала меня впереди. Вечером у меня была встреча с психологом. Он должен был прийти к нам на ужин, поэтому мама так старалась. Всегда прихорашивалась и драила дом перед его приходом.

***

Много кто говорил, что я часто бываю отстранённым или неразговорчивым. Кто-то говорил мне, что не знай меня, можно подумать, будто я вовсе языка не имею. Бывало, я уходил в себя, смотрел куда-то вдаль или молчаливо перебирал пальцами край футболки. А всё потому, что я всегда слишком много думал, совсем не о тех вещах, о которых следовало бы думать человеку моего возраста. Я вспоминал ненужные диалоги, я вспоминал ненужные картинки, что так напугали меня в детстве, я думал о будущем, о том, есть ли оно у меня. Слишком много мыслей, что перебивают все шумы вокруг, поэтому интересным собеседником я был только тогда, когда сам с собой разговаривал. В таких монологах я знал, что меня никто не осудит, не скажет, что я какой-то неправильный или что мои мысли не подходят под стандарты. Я мог быть собой только со своим отражением в зеркале или на экране камеры. Я часто рассуждал о людях, о том какова на самом деле человеческая натура, о том, чего вообще заслуживает человечество и заслуживает ли оно хоть чего-то.

И даже сидя за столом, я смотрел на мистера Треволса, как он уплетает мамин ужин, и думал о том, как он меня ненавидит. Наверняка его раздражала моя молчаливость, для психолога это самое ужасное, когда пациент отказывается раскрывать рот. Приходится играть в гляделки и ждать. Только ждать… Но я не собирался рассказывать ему о том, что он так хотел услышать. На главные вопросы я отвечал: помогают ли мне таблетки, брожу ли я во сне, как сплю, мучают ли меня кошмары или есть ли у меня какие-нибудь фобии. На счёт фобий я мог соврать, к примеру, говорил, что не боюсь темноты или лгал, что одиночество для меня ничего не значит. Но, думаю, он мне не верил, или же у него всегда был такой подозревающий взгляд. Сегодня он откроет новую ветвь разговора. Я был уверен, что он начнёт спрашивать меня о моих побоях, на которые папа постоянно грустно глядел.

– Откуда у тебя синяки? – спросил мистер Трэволс. Его прямолинейность выдавала в нём не очень хорошего специалиста. Он был больше похож на друга семьи, которого попросили со мной поговорить.

– Подрался.

– С кем?

– В школе.

– Ты не ладишь с одноклассниками? – я пожал плечами. Стоит мне сказать что-то, и он расскажет всё моим родителям, наплевав на своё обещание.

– У всех бывают разногласия.

– Но не все разногласия заканчиваются дракой, Уолт, – я вновь пожал плечами и тяжело вздохнул.– У тебя часто бывают разногласия?

– А у вас?

– Уолт… – он недовольно покачал головой.

– Много пациентов вас выводило из себя? Наверно, это тяжело работать с такими людьми, как я.

– Ты совсем не тяжёлый пациент.

– А какой же?

– Ты просто боишься показать всем, что у тебя тоже есть чувства. Это лживое безразличие ко всему лишь маска, в которой с каждым днём всё тяжелее будет дышать. Но не отходи от темы.

– Я уже забыл вопрос.

– Часто у тебя бывают разногласия в школе? – я не хотел отвечать, считал это лишним и личным.– Для большинства подростков и детей школа – это лишь среда выживания. Из-за буллинга и разногласий, как со стороны других учеников, так и со стороны учителей, школа становится не храмом знаний, она становится бременем, такой непосильной ношей, что порождает лишь страх и ненависть, как к самому обществу, так и к учёбе, ведь она начинает ассоциироваться у нас с чем-то больным, нехорошим. Почти каждый встречается с буллингом и не каждый может с ним справиться в одиночку. Порой, это приводит к совсем необратимым последствиям, к уничтожению кого-либо или к самоуничтожению. Ведь детские обиды, любые обиды, мы не забываем, тем более, если в жизни ничего хорошего не происходит. Мы будем вспоминать обидчиков и считаем, что именно чьё-то горькое слово стало началом череды неудач. Попросить помощи или рассказать об этом, совсем не значит быть слабым. Каждый человек заслуживает уважения и спокойной жизни, без унижений. Ты знаешь ребят, с которыми подрался? – я кивнул. Наверно, он был рад, по-крайней мере мне так показалось.