Карина Сенн - Наблюдатель

Наш диалог выдался недолгим, но на удивление искренним. Он не просил назвать их имена и не говорил, что я обязан пожаловаться родителям. Он сказал кое-что, что останется между нами, попытался объяснить мне, что я не должен терпеть и ждать повторения, посоветовал мне подумать о смене школы, если эти инциденты будут продолжаться и уже потом, на новом месте, показать, что я человек, который не будет терпеть унижения. Якобы, как себя поставишь, так к тебе и относиться будут.

Мама отдала мне мои таблетки, которые получила сегодня. Я бы мог их не пить, спускать в унитаз, раздалбливать и пускать по воздуху из окна. Но благодаря им, у меня не было провалов в памяти уже больше трёх лет, а быть может они прекратились сами собой и это совсем не связано с лекарствами.

***

С Мэдс мы договорились встретиться, когда взойдёт солнце. Я проснулся на рассвете, ещё раз посмотрел на разбитый экран камеры, нужно будет попросить отца, чтобы он сносил её в ремонт, и убрал все вещи в портфель. На всякий случай я положил и пистолет, кто знает, чего ожидать в этой заброшке, а без оружия я не думаю, что смогу справиться хоть с кем-то. Я редко в своей жизни вступал в драки, в основном всё происходило неожиданно и резко.

Небо было ещё пудрово-розовое. Я через окно вылез на крышу, затем, держась за трубу, спустился вниз. На выходные я всегда спал слишком долго, поэтому мы могли гулять часов пять, не волнуясь, что кто-то заметит моё отсутствие. Улица была пустой, в окнах никого не было, шторы Бек задёрнуты, чириканье птиц, шелест листвы. Я, не боясь быть пойманным, забрал велосипед с крыльца и поехал вдоль улицы, залитой солнцем. В полном одиночестве, с музыкой в наушниках, там играла укулеле. Почему-то мне хотелось послушать что-то спокойное, руки дрожали, ветер бил в лицо, шрамы щипало. Она ждала меня возле синего магазина. Стояла в своих сетчатых колготках, в чёрных шортах и драной майке. Я помню, как однажды она упала и порвала её, но совсем не растерявшись, придя домой, взяла ножницы в руки и сделала несколько надрезов, якобы так и должно быть. У неё это получилось, я часто восхищался тому, как ей идёт неряшливость, даже осыпавшиеся чёрные тени на щеках смотрелись на ней словно так и нужно. Такова задумка.

Она увидела моё слегка повреждённое лицо и подалась вперёд, не дожидаясь, пока я остановлюсь.

– Что с тобой? – она взяла меня за подбородок, нахмурилась.

– Я сейчас уеду, прекрати.

– Кто это сделал? – разозлилась Мэдс.

– Только не говори, что ты хочешь со всеми разобраться, – я засмеялся, дабы убрать её серьёзность.

– Ещё чего, – она махнула рукой и села на велосипед, обхватив меня руками.– Но мы ещё поговорим об этом.

Она часто мне напоминала моего отца. Так же заботилась, переживала, пыталась добраться до истины. Сейчас она крепко держала меня, наверняка закрыв глаза, ловила воздух. Её странная, но давняя мечта вот-вот сбудется, когда я пересеку черту города. Я старался дышать ровно, но мой пульс, что бил в висках, говорил мне о лжи. Я не был спокоен, завернул за угол, солнце слепило. Мы приближались к месту, которое когда-то было моим ночным кошмаром, и во мне бушевал ураган. Волны, дыхание перехватывало. Я не хотел, чтобы она заметила.

Мы слезли с велосипеда, бросили его в кустах, оказывается, я постоянно хмурился, поэтому Мэдс сжала мою ладонь и улыбнулась.

– Чего ты так боишься? – спросила она, совсем не подозревая о том, как мне хочется уйти, закрыться в своей комнате и броситься под одеяло.

– Я не боюсь. С чего ты взяла?

– Ты дрожишь.

– Прохладно. Просто немного прохладно.

Она пожала плечами, сделала вид, что поверила, но я чувствовал, как она ухмыляется. После наверняка будет называть меня трусом.

Впереди заросли. Голые, засохшие ветки, высокая трава, я чувствовал, как проваливался ногами в грязь.

– Подожди, – сказал я, и она обернулась, посмотрела на то, как я сломал длинную, толстую ветку. Затем аккуратно обошёл её, и, прощупывая землю, двинулся вперёд.

– Что ты делаешь?

– Хочешь упасть в одну из ям?

Да, ям здесь было много, и все их скрывала трава, поваленные деревья или они просто напросто были заполнены дождевой водой, от чего выглядели как обычные лужи. Я слишком часто слышал эти истории от других.

Пока я проверял путь, Мэдс шла по моим следам, подняв взгляд ввысь, пытаясь разглядеть верхушку той самой мельницы, что стала обителем сотней душ. Лишь однажды ветка хлестнула меня по ране на щеке, я зажмурился, пусть и не почувствовал боль. Вообще любая боль в этот момент казалась бы незначительной.

Лишь пара кустов отдаляла нас от кирпичного, пошарпанного входа. Я, как мог, отдалял этот момент, но она толкала меня в спину, и приходилось ускоряться.

Спустя пару минут мы стояли напротив высоких дверей. Огромные крылья неподвижно застыли над нашими головами. Мэдисон смотрела на всё с восхищением, ведь впервые она побывала здесь, а я смотрел на это с нахлынувшим страхом, ведь в мою голову тут же ворвались тёмные, слегка размытые воспоминания. Ночь, вой полицейских машин, выстрелы. Прямо у этого входа я запрыгнул на руки отца, вцепился в его шею, не отпускал, даже когда он задыхался в своих слезах. Единственное, что я помню так отчётливо, словно происходило это вчера… у меня не было надежды.

– Ты взял с собой камеру? – спросила Мэдс.

– Конечно, – я был рад, что она оторвала меня от размышлений. Снял с плеч портфель, достал то, что она просила.

Нас ждали 10000 фотографий. Возле входа, сбоку, снизу, я чуть ли не лёг на землю, дабы запечатлеть одновременно её голову, небо и крылья мельницы. Я всегда ловил хорошие кадры, чувствовал правильные ракурсы. Фотографии получались прекрасные, даже не смотря на трещину на стекле, которую она не заметила. Но что-то оставалось неправильным. Мне не пришлось долго думать, это были её эмоции. Не те, наигранные, ненастоящие, лживые. Их можно было описывать долго. И, казалось бы, стояла она так, как нужно, и смотрела в сторону, как я просил, и расслабляла лицо, бывало, хмурилась, бывало, улыбалась, дурачилась. Но ничто не заменит настоящие чувства, настоящий взгляд, настоящие нотки настроения, которые присущи человеку, в момент снимка.

Я не хотел, не специально это сделал, но я вновь перенёсся в прошлое. В то, что я должен был забыть, в то, что я так и не рассказал отцу и не говорил полиции, психологу, никому.

***

Клетка была пуста, мальчик держался за прутья, давил на них, словно пытался сломать, выбраться. Несколько минут назад он слышал глухой стон, а затем хлопок. В месте, в котором он сидел, существовала лишь ночь и его ночной кошмар. Где-то заскрипела дверь, он не разобрал, с какой стороны доносится шум. Затем шаги, тяжёлые, неспешные и темноту разрезала яркая вспышка. Настолько яркая, что мальчик отпрыгнул в другой конец клетки, зажмурил глаза, видя под веками только белый, светящийся коридор, что сильно обжигал и не позволял тьме вновь вернуться на прежнее место.