Нолан Росс - Семья. История об отцах и детях, и чужаках

Джейк видел в глазах офицеров тот же немой вопрос, переходящий в утверждение: парень просто до сих пор в шоке; и Джейк видел следующую за этим жалость, сочувствие…

Наверное, именно поэтому он и не сказал полиции, что заходил внутрь, что дверь была открыта. Соврав, Джейк ещё не думал о том, о чём сразу же подумали полицейские, вскрывшие уже запертую в доме Зака дверь и осмотрев там всё вдоль и поперёк: они думали о преступнике, который возможно мог скрываться там. И теперь это осознание, запоздало добравшись и до Джейка, не давало ему заснуть.

Чувство слежки, чувство, что Зверь снова, решив поиграть в охотника и жертву, может быть где-то неподалеку и наблюдать… Это не давало Джейку заснуть и постепенно наполняло сердце страхом.

Шторы на окнах не были плотными, поэтому свет луны с лёгкостью проникал в комнату. Словно прожектор, он освещал убежище, которое едва ли могло сделать Джейка незамеченным. Поэтому в какой-то момент не выдержав, Джейк резко поднялся с постели, чувствуя, как покалывает в затёкших от неудобной позы ногах. Джейк быстро подошёл к креслу, стараясь не смотреть в окно, боясь, что на подъездной дорожке их дома непременно увидит знакомую фигуру в капюшоне, и взял одеяло, которое отец оставил на случай, если вдруг Джейку станет холодно.

Схватив одеяло, Джейк подошёл к своей двухъярусной кровати, второй «этаж» которой использовался раньше Джейком для чтения, и там до сих пор лежали стопки комиксов и книг. Джейку нравилось лежать по направлению к окну и, читая, иногда смотреть на то, что происходит на улице. Особенно, когда там жили другие люди, у которых тоже были дети немного младше Джейка (поэтому в гостях у них он был всего несколько раз).

Но теперь Джейку не хотелось смотреть в окно. И ему не хотелось, чтобы кто-то с улицы смотрел в него (Джейка не успокаивало и то, что второй этаж прослеживается с земли крайне плохо).

Поэтому прицепив края одеяла за бортик второго яруса кровати, Джейк опустил его и, свесившись, оно стало подобием полога. И лишь теперь, забравшись внутрь, куда не пробивался ни свет луны, ни взгляд возможного ночного наблюдателя, Джейк, пусть и не сразу, но наконец смог уснуть.

Тогда Джейк не мог и предположить, насколько был прав: Зверь действительно любил охоту. Особенно фазу наблюдения.

– А чем ты занимался, когда он не…

Джейк знал, что именно хочет спросить Ник, но, как бы ему не хотелось, он просто не мог заставить себя облегчить крёстному задачу. Джейк просто молча смотрел перед собой, в тайне надеясь, что ошибся, и у Ника к нему другой вопрос.

Поэтому вырвавшиеся непроизвольно слова и то, с какой интонацией он их произнёс, даже напугали Джейка:

– Когда он не приходил, чтобы насиловать меня?

Молчание.

– Когда это началось? Когда он начал сексуальное взаимодействие с тобой?

– Не сразу… – Джейк пожал плечами, будто этот жест мог придать теме разговора обыденности, обычности. – Через год или чуть больше. Когда я подрос. И когда начал сопротивляться.

Ник хотел что-то уточнить, но не смог, потому что отец внезапно поднялся с кресла и приложил ладонь ко рту: то ли в попытке не дать вырваться ругательствам, то ли желая унять приступ тошноты, боли, злости или отчаяния? Джейк не смог понять, уж слишком быстро отец вышел из гостинной на кухню.

Ник последовал за ним. И лишь спустя несколько секунд Джейк услышал голос крёстного:

– Эндрю… дружище. Я понимаю, что это тяжело, но если ты хочешь помочь найти этого ублюдка, ты должен присутствовать при допросах… Я знаю, что многого прошу, но тебе надо постараться пока абстрагироваться от этого. Хотя бы на время допросов.

«абстрагироваться… хотя бы на время…»

« – Наручники, мешок». Джейк помнил, как он сам пытался делать это – абстрагироваться от того, что начинало происходить после этих произнесённых Зверем слов; и пусть лица этого человека Джейк никогда не видел, но прикосновения, казалось, он смог бы узнать когда и где угодно.

Да, всё начиналось с прикосновений. Причём первые из них каждый раз по какой-то неведомой причине давали Джейку надежду на то, что ничего не случится: было в них нечто такое… будто Зверь испытывал сомнения или сожаления от того, что держит в подвале чужого ребёнка; от того, что снова и снова делает всё это с ним. Эти прикосновения могли быть почти приятными: поглаживания по спине, по волосам, ласковые объятия…

Джейку несколько раз это даже удавалось: представлять, будто это объятия отца или мамы, а не совершенно чужого человека, собирающегося уже через несколько минут сорвать с него одежду, повалить на живот и…

Один раз Джейк даже представил себе не папу или маму: почему-то однажды тот, кто его обнимал, предстал Джейку в образе Зака, и сам не зная почему, Джейк был безумно рад этому видению.

А уже после, предоставленный самому себе, Джейк не раз возвращался к тому, что даже через годы этот человек, с которым он был знаком так мало… Зак по какой-то причине вызывал у Джейка не меньшие эмоции, нежели мама и отец. Даже большие.

Возможно, виной был тот факт, что родители (Джейк это знал) похоронили его, поверили в его смерть. А Зак был единственным, кто знал: Джейк жив.

– Почему… Почему Зак признал себя виновным? Почему сознался в моём убийстве, если этого не делал?

Сам того не заметив, Джейк оказался на пороге кухни.

– Дружок, послушай меня. Этот Зак – плохой человек. Он уже был замечен в дурных поступках.

– Но он же был не виновен тогда…

– Его жена подкупила свидетелей, Джейк. Но в любом случае: какой человек в здравом уме признается в преступлении, которого не совершал?

Ник говорил верные вещи, но отчего-то Джейк не чувствовал ощущения правдивости ни в одном из его слов, хоть и спорить не стал. Джейк смотрел на отца, который вообще ничего не сказал по этому поводу, хотя раньше осудить Зака (начиная с самого его приезда в город) было любимым делом отца. Быть может, он чувствовал вину?

Джейк не был уверен, но видел по лицу отца: сейчас он не был согласен с Ником. Но тоже, как и сам Джейк, по какой-то причине промолчал, не став спорить.

Прошло несколько дней, на протяжении которых мало что менялось.

Конечно, если сравнивать с годами в аду… Но в те адовы дни Джейк обычно и не ждал ничего особенного; он знал, что ни один из них не способен принести с собой ничего хорошего, и лишь надеялся, что очередной наступивший день не принесёт с собой ничего особенно ужасное – уж лучше смертельное.

Но вот теперь… Знатоки в лице врачей, которые работали с Джейком, называли это адаптацией. Говорили, мол, это естественно – привыкать к новым условиям; говорили, что наступит обязательно момент, когда возвращение домой откликнется где-то в подсознании, в сердце, и Джейк позволит себе ощутить наконец тот факт, что все эти изменения – никакие изменения, а то, как Джейк действительно должен был провести почти десяток лет: на свободе, дома, среди вещей, мест и людей, которых знал.