Виолетта Векша - Страшная сказка

Я помню тот солнечный вечер, как будто это было вчера: я зашла в нашу с Мией комнату и, к своему удивлению, увидела сидящую на краешке своей кровати сестру, которая, потупив взгляд, нерешительно мяла кисти рук, нервно теребя подол своей юбки. Весь ее облик так отличался от ее привычной веселости и взбалмошности, что я сразу заподозрила что-то неладное.

Только спустя долгие минуты уговоров, а также мое клятвенное обещание не смеяться, сестра сдалась.

– У меня… Соф, я не знаю, что с этим делать, у меня такое в первый раз… – девочка покраснела, потом, сглотнув, чуть ли не плача, прошептала:

– Вот… – она как-то странно дернулась и убрала с лица прядь волос.

Предзакатный луч солнца, заиграв позолотой, скользнул по ее смущенному лицу, и я увидела, что на бледной щеке сестры поверх россыпи веснушек приютился большой красный прыщ. Кожа возле бугорка припухла, на кончике белела желтая капсула гноя. Не взирая на данное обещание, я рассмеялась.

И это есть то, из-за чего бедняжка ломала комедию?

Миа, заслышав мой приглушенный смех, обиженно засопела, но я посоветовала ей одно простое средство, о котором мало кто знает, но которое правда может помочь.

– И вообще, прыщи – это еще не конец света. Нет, послушай, – сказала я, когда она захотела что-то возразить. – Прыщи, эти маленькие красные засранцы, которые так и хочется разодрать, бывают у всех – даже у твоих певиц и актрис, которых ты видишь в любимых журналах. И из-за них точно не стоит так убиваться! Относись к ним, как к насморку или поранившемуся пальчику… Посмотри на себя в зеркало и скажи: «Да, сегодня со мной случилось такое, но это временно и совсем скоро пройдет».

Девочка слушала меня с приоткрытым ртом, не мигая, ловя каждое мое слово.

– И это не навсегда? Это точно пройдет?

Я не сдержала улыбки и кивнула.

– Так ты говоришь, что чай из мяты сможет мне помочь? – спросила сестра, приподнимаясь на локтях и все еще не веря в такое счастье. – Мятный чай… Неужели всё так просто?

– Да, милая. Ты постарайся меньше об этом думать, и все у тебя будет хорошо.

В следующую секунду я, вскрикнув, повалилась на кровать – сестра сплющила меня в своих объятиях.

– Спасибо, – прошептала она мне на ухо, зажимая еще сильнее в своих не по-детски крепких руках.

Обнимая ее в ответ, я грустно улыбалась. Мне в свое время никто таких советов не давал.

На следующий день после нашего с сестрой разговора я пришла домой со школы, бросила в прихожей рюкзак, подошла к холодильнику за пачкой молока и только потом заметила, что на кухне за столом собралась вся наша семья: отец, мать и Миа.

– Всем привет! – сказала я, пританцовывая на месте в такт звучавшей у меня в голове мелодии. У меня было прекрасное настроение: у старенькой Антонины, учительницы биологии, разболелась голова («словно кто-то с силой грохочет по тебе кувалдой») и нас отпустили с двух последних уроков.

В ответ на свои слова я услышала лишь размеренное тиканье часов и доносившееся с улицы пение птиц.

– Что-то случилось? – спросила я, посматривая на сестру.

Сейчас, оглядываясь назад, я думаю о том, что лучше бы я не задавала этого вопроса. Лучше бы я ничего не спрашивала, молча ушла бы в свою комнату и провела бы в ней ближайшие пару-тройку лет.

Миа тогда как-то задергалась, заалела. И она не смотрела в мою сторону – сидела на табурете, постукивала ногой по полу и в упор рассматривала свои скрещенные руки. Это-то меня и насторожило. Первый сигнал бедствия, ошибочно воспринятый мною как следствие воспитательной беседы или прочей чепухи, от которой девятилетние девочки смущенно опускают глаза и чувствуют себя не в своей тарелке.

– Сядь, дочка, – сказал мне отец, у которого одного среди них троих глаза не горели фанатичным блеском.

Я присела на свободный стул, беззаботно посасывая ложечку с мёдом и гадая, из-за чего же на этот раз весь сыр-бор. В прошлый раз мать собрала нас всей семьей за столом, чтобы сообщить, что старая Долли, свинка нашего соседа Питера, принесла приплод в пятнадцать поросят.

Воистину, блин, великое событие.

Все по-прежнему молчали. Закатив глаза и проглотив раздражение, уже начавшее царапать горло, точно утренняя мокрота, я спросила:

– Мы так и дальше будем точить лясы или вы, черт побери, начнете уже говорить?

– Соф! – одернула меня мать. – Следи за языком, будь добра.

Состроив гримасу, я снова закатила глаза. И почему нельзя просто по-человечески всё объяснить? Почему нельзя хотя бы притвориться, что ты нормальная, любящая мать?

Высокие нотки материнского голоса ворвались в сознание, я дернулась и поняла, что мать что-то говорит.

– …а поэтому и для всех нас сегодня наступил очень важный день, – верещал взволнованный голос. – О, я так долго взывала к небесам, и наконец мои мольбы стали услышаны! – мать с гордостью посмотрела на Мию, чьи щеки стали уже совсем пунцовыми.

– Только что пришло письмо из Крослина, – пояснила женщина, ласково поглаживая лежавший на столе белый конверт. Голос ее звенел от возбуждения. – Мы не дождались тебя, прочли его сразу, как достали с почтового ящика… Такая прекрасная новость!

Нахмурившись, я попыталась вспомнить, где я слышала это слово. Что-то такое неприятное, отталкивающее скреблось в памяти.

Крослин, Крослин… Внезапно сердце в ужасе сжалось.

– Так она… Она…

– Да, она поступила! – воскликнула женщина, расцветая. – Наша Миа теперь будет учиться в элитной крослинской школе – одной из лучших по стране, между прочим, – добавила мать, с достоинством выпрямляясь во весь рост.

– В крослинской школе? – переспросила я почему-то севшим голосом.

Женщина лучезарно кивнула.

Холодные мурашки липкой волной расплескались по всему телу. Что-то темное заскреблось под кожей в ожидании веселой заварушки. Я машинально вонзила ногти в обивку стула и постаралась, чтобы мой голос звучал ровно.

Так, будто мне было все равно.

– Ты, мам, может, и забыла, гм, но Миа сейчас учится в Лаундервиле, в одной школе со мной…

– О, пустяки, всё пустяки! Я уже обо всем договорилась.

Заморгав, я перевела тяжелый взгляд на сестру. Нет-нет-нет… Мать, конечно же, решила пошутить? Прошу тебя, скажи мне, что это всего лишь шутка…

Но сестра, застыв с опустившимися в кружку с чаем глазами, лихо краснела на моих глазах, раскрашиваясь сперва бледно-розовым, как утренняя заря, румянцем, а после расплываясь в красках багрового, кроваво-красного заката.

Насыщенно-алого.

Такого, про который говорят – это к войне.

– Крослин, к твоему сведению, находится от нас в трехстах милях. Отец повезет ее к поезду через неделю – все лето она будет нагонять программу для пятого класса. Боже, у них там совсем другие стандарты… От тебя же, Соф, требуется разложить свои вещи и не мешать мне, пока я буду собирать мою девочку в дорогу.