Виолетта Векша - Страшная сказка

– Что? – выдохнула я, с каким-то глупым восторгом слыша, как рвутся последние оковы.

Как сдерживающие, раздражающие цепи с лязгом осыпаются на пол, душа, сминая, пряча здравый смысл под своим громоздким весом.

Мне никто не ответил. Висевшие на стене кухни часы продолжали размеренно тикать – бегите, глупцы, бегите, – а мать суетилась вокруг стола, чуть ли не до потолка подпрыгивая от ударившего ей в голову опьянения.

Я никак не могла сосредоточиться. В ушах у меня стреляло эхо собственного пульса, отдаваясь в затылке тупой тяжестью.

Она поедет в Крослин, а это, к твоему сведению, в трехстах милях от Лаундервиля.

Звон собственных мыслей перекрывал приглушенный, словно бы доносящийся из соседней комнаты голос матери, пока я силой волей не заставила себя заговорить.

– Нет, – с каждым произнесенным словом туман в моей голове рассасывался, словно на глазах бледнел большой жирный прыщ. – Нет, никуда она не поедет.

Чем дольше я говорила, тем тише становился шум в голове.

Тише, опаснее.

Пока совсем не затих, оставляя во мне лишь голую ярость.

Не покажется вам моя тогдашняя реакция слишком уж драматичной? Не в ссылку же ее отправили, в конце концов… Да вот только для меня эта жизнерадостная девочка с веснушками по по обе щеки была единственным на то время существом, с кем я чувствовала себя свободно, кто всегда выслушивал меня, поддерживал, даже несмотря на то, что в силу своего возраста она не всегда понимала меня (как мои отношения с нашей дражайшей матушкой, например). Сестра была моей единственной подругой, лучом солнца в пасмурном небосводе Лаундервиля; новость о ее отъезде ударила меня под дых, лишив мой подростковый мир хрупкого равновесия.

Учащенно дыша, я не отрывала глаз от Мии и матери. Отец ушел из поля моего зрения, давая возможность им двоим вдоволь насладиться моим разъяренным взглядом. Однако ни одна из них на меня не смотрела. Мать, взмахивая своими короткими рыжими волосами, хлопотала вокруг Мии, взлохмачивая ей кудри, поправляя их и уже не сдерживая довольного смеха, выскакивающего из ее тупого горла. Миа, приложив ладони к красным щекам, с головой нырнула в измятые белые листы (при одном взгляде на которые во мне подымалось что-то когтистое и очень темное).

Горячая ирландская кровь матери в одно мгновение взбурлила в моих жилах, бросившись в лицо волной накаленного жара.

Ни минуты не раздумывая, я со всей силы ударила кулаком по столу. Три пары глаз разом уставились на меня.

– Тише, Соф, – шикнула женщина, вновь переводя взгляд на письмо (письмо из крослинской школы, той, которая одна из лучших по стране ) и на Мию.

– Она никуда не поедет, – повторила я сквозь зубы.

– Ну конечно же, она едет. И это не обсуждается… Нечего ей делать в этой дыре.

– В дыре? – переспросила я, думая, что мне послышалось. – Тебе же здесь всегда нравилось! – я бросила обвиняющий взгляд на сестру, чьи опущенные ресницы упорно не желали приподняться.

– У Мии появился шанс получить элитное образование в престижной школе, – чопорно произнесла мать, бросив на меня беглый взгляд. Она посмотрела на меня таким обличающим, насмешливо-ироничным взглядом, что я невольно зарделась. Только дурак мог не заметить неприятную тень жалости и высокомерия в ее взгляде. – Не будь такой эгоисткой, Соф, к тому же, всё уже решено.

– Софи, послушай… – встрял приподнявшийся со стула отец, но я его перебила. Тупая боль в затылочной части головы выстрелила из горла ядовитыми стрелами, развязывая язык и оголяя и так накаленные до бела нервы.

– Чушь собачья! – рявкнула я, вскакивая, как ошпаренная, из-за стола. Взгляд затуманился, и мне пришлось заморгать, чтобы сфокусироваться на их всполошенных лицах. На глаза мне попались остатки недопитого молока – ужасно захотелось выплеснуть их матери в лицо. – Миа остается здесь, со мной, и не вам это решать, ясно?!

– Но и не тебе, Соф, – елейным голосом пропела мать. – Переехать в Крослин – решение твоей сестры… Мы с твоим отцом просто поддержали его, вот и всё.

Отец закивал и с опаской посмотрел на меня. Наверное, остерегался очередного скандала.

Я перевела взгляд на сестру и уже через мгновение ощутила, как что-то проваливается глубоко внутри – Миа, наконец подняв кучерявую голову, пару мгновений смотрела на меня своими прекрасными васильковыми глазами, а затем кивнула.

В тот день чувство полной иррациональности поглотило меня с головой – будто я нырнула в ледяную воду и забыла задержать дыхание. Без сил плюхнувшись обратно на стул, я пустым взглядом уставилась на блестящую, покрытую слюной и капельками меда чайную ложку. В памяти, задорно виляя хвостом, всплыла картинка – недавний разговор Мии с матерью. Тогда я точно так же сидела на этом обтрепанном стуле, слушала их вполуха и не подозревала, что за дикие, немыслимо-чудовищные разговоры они ведут между собой. До моего витавшего в облаках сознания долетали такие мерзкие слова, как «Крослин», «новая жизнь», «перспективы», но я – то ли по глупости, то ли по самонадеянности – не обращала на них внимания. Игнорируя, пропуская мимо себя. Я не потрудилась вникнуть в тот разговор, не вмешалась тогда, когда еще можно было что-то изменить…

Время шло своим чередом, вокруг меня кто-то что-то говорил, а я всё смотрела на подтекающий с краев черпала жидкий мед, не замечая ничего вокруг, не видя взгляда Мии, не слыша слов отца, только материнское: « Крослин в трехстах милях от нас… Отец повезет ее туда через неделю ».

– Соф, – я проигнорировала её, как игнорировала с десяток таких попыток весь последний час.

Лежа на неразобранной кровати, полураздетая – в одной лишь ночной рубашке. Смотря заледеневшими глазами в потолок и слыша, как пунцовое бешенство вскипает под кожей. Разносясь по всему телу, от центра груди – до кончиков мизинцев на ногах.

Становясь жарче, сильнее.

Беспощадней.

Через час напряженного, давящего на мозги молчания руки, заложенные за голову, затекли, а глаза превратились в два сухих песчаника, словно я провела на этой теплой – до отвращения уютной – кровати ни одну бессонную ночь.

– Соф, ответь мне, – голос Мии задрожал, и она с усилием сказала: – Давай поговорим… Пожалуйста, Соф.

Ни один мускул не дрогнул на моем лице; я так и заснула – тихо, неподвижно, со слабой надеждой, что все еще будет хорошо.

Утром я проснулась со стойкой уверенностью, что вечер вчерашнего дня мне просто приснился. Кошмарные сны ведь иногда навещают нас, правда?..

Заправленная кровать сестры, чемоданы, из которых уже свисали рубашки, платья и прочие девичьи тряпки, разом оборвали поток моих лихорадочных мольб.